Приключения знаменитых первопроходцев. Америка - [2]

Счастливая ошибка! Если бы он знал, что эти девяносто градусов обернутся двумястами, а расстояние будет не 1100 испанских лиг, а более 3000, то по меньшей мере сомнительно, чтобы ему хватило смелости даже подумать о подобной экспедиции.

В 1484 году эта дерзкая мечта окончательно завладела Кристофором, но для ее осуществления требовались средства. Сначала он обратился к правительству своей страны, и прослыл фантазером, потом к королю Португалии Жуану II, и нашел только недоверие и невыполненные обещания; написал королю Англии Генриху VII, королю Франции Карлу VIII и поручил брату отправить письма. Во Франции, как и в Англии, предложения даже не были рассмотрены.

Отчаявшись, почти без гроша в кармане, Колумб, чтобы избежать долговой тюрьмы, покидает Португалию, перебирается в Испанию, а оттуда отправляется во Францию вместе с юным сыном. Случай приводит его в небольшой приморский городок Палос в Андалузии. В полулиге от Палоса находится францисканский монастырь Санта-Мария-де-ла-Рабида. Бедняга останавливается здесь и просит немного хлеба и воды для ребенка. В это время мимо проходит местный настоятель дон Хуан Перес де Марчена, пораженный благородными манерами просящего милостыню, завязывает с ним разговор и приглашает войти. Незнакомец рассказывает о своих горестях, нужде, проектах. Монах, имевший хорошее образование, оказывается к тому же страстным географом, интересующимся вопросами навигации, и, покоренный энтузиазмом этого мечтателя, становится страстным приверженцем его идеи![13]

Так Христофор Колумб приобрел своего первого покровителя, который дал ему мула, проводника, подходящую одежду, деньги и рекомендательное письмо к духовнику королевы Изабеллы и отправил в Мадрид[14], куда скиталец прибыл полный надежд, с ощущением достигнутой цели, но не сомневаясь, что самые жестокие разочарования еще впереди. Ему довелось испытать грубость слуг, заносчивость придворных, насмешки со всех сторон и преодолеть барьер общего безразличия только для того, чтобы получить аудиенцию у королевской четы. Наконец могущественное вмешательство архиепископа Толедо Педро Гонсалеса де Мендоса помогло будущему путешественнику предстать перед Фердинандом и Изабеллой.

Их поразили простые, исполненные достоинства манеры и одновременно искренняя и убедительная интонация этого иностранца, предложившего, если они соизволят доверить ему один-единственный корабль, открыть для Испании путь к Индиям, который в течение трех четвертей века тщетно искала Португалия.

Фердинанд, покоренный сдерживаемым, хотя и неизменно прорывающимся энтузиазмом, одной из наиболее неотразимых черт характера Колумба, допускал практическую возможность предприятия, но монарху требовался совет. К кому обратиться? Ну конечно, к ареопагу, в который входили высшие церковные должностные лица, отстаивающие догматы веры, и ученые (математики, профессора, астрономы), принадлежащие по большей части к религиозным орденам и несведущие в науках, они-то и должны были проверить, не запятнаны ли ересью предложения Христофора, представшего перед ними в Саламанке, в монастыре Сан-Стефано, чтобы изложить, объяснить и защитить свои проекты.

Возможно, именно тогда, по словам Вивьена де Сен-Мартена, начались для него более тяжелые испытания, чем те, которые он уже преодолел. Все, что за двенадцать веков умственного и научного вырождения, схоластического и религиозного крючкотворства, узкого толкования текстов Писания накопили невежество, предрассудки, нетерпимый догматизм и ребяческое неприятие физических истин, уже подтвержденных предшествующей наукой, Колумб должен был выслушать и выдержать.

Ему надо было снова и снова приводить уже неоднократно представленные доказательства, плохо воспринимаемые закоснелым мышлением, сформированным монашеским воспитанием. О! как можно выразить словами страдания этого грандиозного ума в подобной борьбе!

Только двое или трое из всего ареопага увлеклись проектом и высказались в его защиту. И такими твердыми были доводы и железная логика моряка, что инертное и нетерпимое большинство, возможно чувствуя некое рациональное зерно, не осмелилось обойтись с ним, как с простым мечтателем, а прибегло к последнему средству властей, которым нечего было возразить: проходили месяцы тщетного ожидания, но ассамблея не сообщала о своем решении.

Впрочем, сложные обстоятельства, казалось, способствовали бесконечным отсрочкам. Мавры еще держались в Гренаде, и король Фердинанд, поддерживаемый удивительной энергией его супруги Изабеллы Кастильской, собирал силы для последнего удара. Колумб находился в лагере Санта-Фе с королевскими полками, нетерпеливо ожидая окончания войны, надеясь на успех, который сделал бы монархов более доступными и расположенными выслушать его.

Наконец настало 2 января 1492 года; цвета Арагона и Кастильи развеваются над Альгамброй[15]. Мавры побеждены навсегда. Колумб резонно считает, что наступил благоприятный момент, и просит аудиенции.

Но саламанкская хунта не дремала. Ее председателем был тот самый Фернандо де Талавера, который позже стал архиепископом Гренады и которому дон Хуан Перес, настоятель францисканского монастыря в Палосе, так горячо рекомендовал Колумба. Подозрительный, темный и завистливый, он был враждебно настроен против мореплавателя, не оценил его гениального замысла, посчитал простым интриганом и с радостью поспешил сообщить о решении хунты, сделавшей следующее заключение: «…Проект, подвергнутый нашему рассмотрению, бесполезный и невозможный, и не стоит великим государям ввязываться в подобное предприятие на таких слабых основаниях, как представленные инициатором идеи».