Приключения в лесу - [16]

— Опять глупость сморозил! Ха-ха-ха! — покатились со смеху остальные старейшины.

— Ты понимаешь, что говоришь? — подскочил к Кутуре Гузка. — В таком важном деле положиться на слепой случай! «Жребий»! А представь себе, что он твоей дочери выпадет? Урон, значит, знатному старейшинскому роду? Хорошо это? Разумно?

— Разумней всего, — взял слово Варадин, — выбрать девушку из такой семьи, где несколько дочерей.

— О какой семье речь ведёшь? — Боярин так и впился в Варадина своими выпученными, как у лягушки, глазами.

— У кузнеца три дочери.

— Ни за что! — Кутура подскочил, точно ужаленный.

— Потому что он тебе кум? — ехидно спросил Кукуда.

— Потому что он кузнец! — со злостью бросил Кутура. — А если мы обидим нашего единственного кузнеца, кто будет ковать топоры и мотыги, наконечники для стрел? Кто будет калить сталь для мечей? Кто? Отвечай!

— Он прав! — вмешался в спор Калота. — Это причинит вред нашему славному войску.

— У Зубодёра тоже три дочери, — снова раздался голос Варадина.

— Ну нет! — На этот раз подскочил сам боярин. — У Зубодёра двоюродный брат — Главный Копьеносец, с ним ссориться опасно.

— Да, да, военачальников лучше не трогать, — поспешил согласиться с боярином Кукуда. — Подумаем ещё…

— А что, если взять сироту безродную, без отца и матери? — подал мысль Гузка. — Некому по ней убиваться, некому на нас обижаться. Верно? Иначе подумайте только, какой поднимется шум! Отцы и матери ревут-голосят, братья и сестры — туда же! Такое начнётся — не приведи господь! А так, кроме самой девушки, все спокойны.

— Да и ей, собственно, чего тревожиться? — подхватил Калота, которому мысль Гузки сразу пришлась по душе. — Чего ей тревожиться, я спрашиваю. Что на смерть идёт? А будь она воином, не пришлось бы разве на смерть идти? И не только б шла, а ещё бы «ре-ре-рей» кричала. Разве не так? В конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать!

— Что верно, то верно! — хором подтвердили боярские советники.

— Мы все готовы умереть, — добавил Гузка. — Было бы за что.

— А вдруг, — заговорил Кутура, — дракон скажет: «Подавайте мне девицу хорошего рода». Что тогда? В сказках сказывается, что дракон обязательно богатую требует, родовитую.

— Если о моей дочери речь, — забеспокоился Гузка, — то дракон на такую уродину и взглянуть не захочет, а уж есть и подавно.

— У меня дочка тощая, как жердь, — сказал Кукуда. — А дракону жирненькую подавай!

— Да что вы там мелете? — стукнул по столу мечом боярин. — Ведь решено: сироту! Назовите имя, и дело с концом! Скоро светать начнёт, и дракон опять рёв поднимет.

— Из сирот самая красивая Джонда, — сказал Гузка.

— Жалко! Этакую красавицу в пасть чудищу кидать! — пробормотал Варадин, но тут же поправился: — Согласен! Согласен! Если подсунуть некрасивую, дракон может обозлиться.

— Это верно! Не будем сердить дракона, — согласились остальные старейшины.

Один Кутура ничего не сказал, только головой кивнул. Решение было принято. Оно гласило: на рассвете Бранко и Стелуд ворвутся в дом Джонды, свяжут девушку и вместе с козами и телятами доставят чудищу на завтрак.

Решение закрепили несколькими зарубками на посохе Гузки. Старейшины один за другим отвесили поклоны боярину и удалились в сопровождении стражников.

Оставшись один, Калота хлопнул в ладоши. Тут же открылась потайная дверца, и перед боярином вырос вооружённый до зубов начальник стражи.

— Говори! — приказал ему боярин. — Какие новости?

— В крепости, твоя милость, всё спокойно, но соглядатаи донесли, что в селении люди говорят неладное…

— Точнее?

— Что ты боишься послать войско на дракона, заключил с чудищем позорный мир и что терпеть этого нельзя.

— Да это бунт! — в бешенстве затопал ногами Калота, и его лягушачьи глаза ещё больше выпучились. — Кто смеет говорить такое? Отрезать их мерзкие языки! А ещё лучше — головы!

— Их много, твоя милость. Во-первых, — загибая пальцы, начал перечислять начальник стражи, — во-первых, старый злоязычник Панакуди. Потом — пройдоха по прозвищу Козёл. Третий — того же поля ягода, прозвищем Двухбородый.

— По волоску обе бороды ему выщиплю! По волоску! — злобно прошипел боярин.

— Несколько пастухов, почти все дровосеки…

— У-у, олухи безмозглые!.. — скрипнул зубами Калота. — Ещё кто?

— Колун.

— Небо свидетель, я так этого Колуна разделаю, что он костей не соберёт! Пёс шелудивый! Собственными руками вскормил его, в Главные Дровосеки произвёл! — в приступе ярости орал и топал ногами Калота. — Готовы твои молодцы? — спросил он начальника стражи, истощив наконец запас ругательств и угроз.

— Стража всегда готова, твоя милость! Но знамение было недоброе: на правой лопатке жертвенного агнца проступили дурные знаки…

— Что же делать? Как усмирить злоязычников?

— Не знаю, твоя милость. Приказывай, я всё исполню, а что делать надо — о том Прорицателя спрашивай. Советы — по его части, — с поклоном ответил начальник стражи.

— Хорошо. Зови сюда Прорицателя!

Трижды успел Калота прошагать взад-вперёд по парадной зале, пока перед ним предстал Главный Прорицатель. Он был до того тощий, словно никогда не прикасался к пище, ногти на руках длинные, нестриженые, во всклокоченных волосах — три павлиньих пера. Услыхав, для чего призвал его к себе боярин, Прорицатель покачал головой и ответил коротко, но решительно: