Приключения тряпичной Бальбиси - [7]
Ведь это бабуся сшила её своими собственными, исколотыми иголкой пальцами, разрисовала её своей собственной свеколкой…
И всё это — после тяжёлых дневных трудов.
Однако пани гладильщица ни о чём больше не спросила. Вернулась к своему гладильному станку, и тяжёлый ящик с камнями снова заходил взад и вперёд.
Итак, Бальбинка с Вицеком удачно выбрались из гладильни. Без гусыни, правда, но зато с бельём в кошёлке. И притом не с чьим-нибудь, а с бельём самого пана Чудика!
Вдруг Бальбинка отозвалась из-за пазухи Вицека:
— Вицусь, гложут моё тряпичное сердце сомнения.
— Какие? — спрашивает Вицусь.
— Мы сейчас уже в городе… Нужно бы вернуться к бабусе Латковской, но мне так хочется посмотреть на вашу деревню и на петуха, что причёсывается своим собственным гребешком. А ещё боюсь я, вдруг люди будут на меня сердиться…
— Ну, как знаешь… Только о петухе я тебе уже рассказал. Впрочем, ты собственными глазами увидишь, что это совсем не так, как ты себе вообразила. А насчёт бабуси Латковской я и сам подумал… Раз я тебя забираю, нужно бы её чем-нибудь отблагодарить.
— Знаешь что, Вицусь! — вдруг ласково-преласково говорит Бальбинка. — А что, этот пан красиво рисует?
— Красиво ли, спрашиваешь? Да у него на вывеске такие колбасы, что слюнку проглотишь!
— Какие там колбасы! Вот если бы он меня нарисовал на вывеске у двери бабуси Латковской… У неё тогда отбою не было бы от заказов. Что, может, не так?
— Оно, конечно, не помешало бы, потому что, как ты сама говоришь, у бабуси плохи дела. А ты ведь жизнью ей обязана… Может, тогда она не будет на нас в обиде, — согласился Вицек после некоторого раздумья.
Тут они замолчали оба, соображая, как бы сделать так, чтобы все остались довольны. Вицек рад был бы не отдавать Бальбинку, а отнести её Марцисе. Бальбинка же и людского гнева боится и с Вицеком расставаться ей неохота.
Идёт Вицек Кривой улицей и рассматривает вывески. А Бальбинка выглядывает из петельки Вицековой рубашки. Немногое удаётся ей разглядеть, а главное, нельзя больше смотреться в витрины.
А вот наконец и самая красивая из всех вывесок на Кривой улице. Буквы с такими выкрутасами, что их трудно разобрать, хотя Вицек, грех жаловаться, хорошо знаком с нелёгким искусством чтения. Стоит Вицек перед этой вывеской, вертит головой во все стороны да прикидывает в уме:
«Если это не «О», тогда, стало быть, это бублик? Значит, мы попали к пекарю. А вот это не то «С», не то не «С»… Может, это подкова? Тогда мы, как видно, попали к кузнецу… Но тут же нарисована и кисть. Так и есть! Это, наверно, художник», — решил наконец Вицек и по ступенькам поднялся на крыльцо.
Отыскать дорогу дальше не составило никакого труда, так как здесь на каждом шагу были нарисованы стрелки.
Итак, руководствуясь этими стрелками, Вицек с Бальбисей поднялся на самый верх. Возле последней стрелки, нарисованной уже у самой двери, он остановился и постучал.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Пан Зелёнка, открывай единым духом: заказчик идёт! — крикнул кто-то за дверью.
Загремел ключ в замке, дверь, пискнув, открылась. За ней собственной персоной стоял пан Зелёнка, подмастерье пана Чудика, в испачканном красками халате, с растрёпанной причёской.
— Моё почте… — начал было он и вдруг осекся: на высоте его собственной растрёпанной шевелюры, там, где полагалось бы находиться голове ожидаемого заказчика, ничего не было.
Пан Зелёнка устремил взор пониже, и тут его острый взгляд художника обнаружил Вицека с корзинкой.
— Э-э-э, — смущённо протянул пан Зелёнка, — к кому, кавалер?
— Добрый день! — произнёс Вицек, тоже немного смущённый. — Я к пану Чудику, тому самому, что разрисовал эти прекрасные вывески на Кривой улице.
— Да-да! А в особенности ту, что над гладильным заведением, — поддакнула из-за пазухи Вицека Бальбинка.
— Прошу вас… Пан мастер, это к вам, — сказал пан Зелёнка, впуская Вицека-заказчика в комнату.
Эге, да это и не комната, а просторная мастерская. Наверху в потолке — большое окно. К покатым (потому что это всё-таки чердак) стенам прислонены ещё не высохшие вывески и картины.
Вицек, которому даже на тучки случалось заглядываться, так и застыл посреди мастерской с широко разинутым ртом. У стены, хоть и на полотне, но точь-в-точь как живой, готовился к прыжку огромный тигр. К Вицеку голос вернулся только тогда, когда он внизу, под тигром, прочитал:
ФИЛИПП ФОКА
Скорняк
Это была последняя, уже законченная вывеска работы пана Чудика.
Вицек повернулся ко второму пану, с ещё более буйной и ещё более растрёпанной шевелюрой и красивенько шаркнул ногой. При этом он поклонился так низко, что Бальбися чуть не выпала у него из-за пазухи. Однако она успела высунуть свою головку с курносым носиком и принялась наспех разглядывать мастерскую.
— Гм… Ну что скажете, кавалер? — спросил второй художник, то-есть сам пан Чудик собственной персоной.
Необходимо пояснить, что пан мастер был сегодня не в особенно хорошем настроении. Сидел он с самого утра на своём складном стульчике и держал палитру с самыми унылыми красками. А перед ним стояла начатая вывеска погребальной конторы. В это время он как раз вырисовывал серебряных ангелочков на чёрном фоне. Всё на этой вывеске должно было быть чёрным. А если не чёрным, то, по крайней мере, серебряным. Что же тут удивительного, если пану мастеру взгрустнулось, после того как он несколько часов подряд вглядывался в такие скучные краски!
