Приключения Трупа - [25]

— Он — не волчья сыть, а в корчах останки! И вознесен по оплошке, а не для приманки! А не смог при народе в роде торговки в лавке ловко забелить бородавки и до застежки оголить ножки — итог вот: боль — без содрогания, крошки — внимания, ноль — сострадания. Кто не живет одиноко в толпе, по тропе проходящей мимо, ни за что не поймет жестоко ранимых! А когда народ к смердящему от трамвая помчится, подгоняя вперед толки, беда случится! Волчицы и волки!

Пыл поэта бодрил метром, но проскочил незаметным, был отнесен к воде ветром, и за это он сочинил стихотворение, где все слова зарифмованы для пения, а в красе обрисованы права гения.

4.

МАЯТНИК — ПАМЯТНИК — МАЯТНИК

На памятник мертвец залез вперед ногами,

Как маятник, зовет народ кивками лба,

Покорный — головой, проворный — над волнами,

Вот мой венец и срез столба.

Нет, весь он не умрет. Здесь взлет на свет — причуда,

Но в хроники войдет, и звон не скуп в стихах,

И славой бравый труп — живой собрат, покуда

Хранят покойники свой прах.

И слух о нем огнем прожжет наш род великий,

Дух трупа обоймет любой земной язык:

И гордый мой, и ваш, и цифровой, и дикий

Злой вой, и глупой морды крик.

Укором будет он и людям, и машинам —

Взял встречный вал и стал мотором вечных сфер,

Отжив, попал в заплыв, но вознесен к вершинам —

Бесстрашный падшим дал пример.

Одну судьбу — волну, жильцы, в творцы возьмите,

Маячьте вновь и вновь на мачте без конца,

Мольбу, любовь, борьбу на сите отцедите

И берегите мертвеца.

5.

Стихи не отжали ни слезы — сдержали печали и верхи, и низы, но крик и рык поэта быстрее идеи и света, и не успела ночь на город сесть, как весть о том, что тело, точь-в-точь ворон на суку и сибарит на подушке, лежит на макушке и спит на боку, облетела, как курица крылом, улицы и переулки, а потом и закоулки.

И разыгралась полька без музыки, развязалась, как на неровном пузике подгузники: только и разговоров от заборов до заборов — что о верховном узнике. Жалость сменялась тряской, тряска — бравадой да пляской, надо, казалось, снять его, но работы, признавалось, опасные, высоты — ужасные, и опять повторялось, что у него и вид — будто что болит, но на то шустро шепталось, что сибарит — бандит, и не из хворых, и с ним — порох, а разбомбит — и дым сразит, и шорох.

В споре немало зубоскальства, но вскоре и начальство узнало, что нарастало нахальство, и разослало по каналам связи вопрос: «Кто такой проказит и над толпой прирос?».

И с силой заголосило в усилители:

— Сообщите ли, свой это? Изгой? С другой планеты?

Жители, ухватив призыв, побежали к причалу с маяком:

— Знаком, — дали слово, — знаком! — и уже поначалу, на вираже дороги, снова отличали на пьедестале многих.

Он, утверждали, и чемпион, и важный политик, и отважный скалолаз, и беглый паралитик, и смелый свистопляс, и учитель веры, и строитель сферы, и первый покоритель, и нервный кладоискатель, и внимательный родитель, и матерный ругатель, и певец-визгун, и творец-мозгун, и уголовник в розыске, и полковник на обыске, и голая девица, случайно одетая, и огромная волчица, нечаянно воздетая, и рекламный плясун, и срамный таскун, и разметчик земли под участки, и призывник, увековеченный начальством, и богатей, погулявший без затей, и худрук, провонявший, как жук-скарабей, и кухонная жеманница, и занюханный пьяница, и зачуханный работяга, и вражий разведчик, и стражник, и кузнечик огромного, неподъемного роста, и дворняга без уха, и просто муха.

А посчитали, что узнали верхолаза на фалле, — и сразу достали и собрали в кольца веревку, отыскали добровольца, встали наизготовку, издали крик быка и погнали смельчака выше крыши, на пик маяка.

И понукали долго-долго — и для искусства, и из чувства долга, и чтоб доказал охотник: на столб наползал не нахал, а высотник!

6.

Но вот доброхот завершил небесный поход и спустил на земной настил жителя высот.

Зрители гурьбой — в тесный хоровод:

— Победа!

И разыгрались — на зависть домоседам!

И расплясались — на радость непоседам!

Но вдруг — сбой, и вокруг — вой:

— Герой-молодец — мертвец, да сырой!

Замялись, потолкались и — испугались.

А испугались и — разбежались.

А постовой — вслед:

— Свидетели!

А в ответ:

— Не заметили!

Постовой — назад, в свой участок, на доклад к начальству.

А с пика дико, навзрыд, кричит доброволец:

— Снимите меня! Я — не горец!

А старуха-инвалид сухо скрипит:

— Тихо, баламут! Небожитель спит.

— Лихо лез, наотвес, — рычит спаситель, — а не пойму, за какую такую цену, за химеру?

— Тряпка! — шипит бабка. — Ему на замену! За веру!

Упрекнула, пнула молодецки маяк (так из-под стула выбивают, зевая, клубок) и прикорнула у мертвецких ног.

А другая — наискосок, да и сказанула урок:

— Печаль — святая, а мораль на то — простая: кто петуха с насеста искусно снимает, впопыхах забывает — место пусто не бывает! Верхолазом назвался — сразу поднялся и без галса, а вниз не проторятся пути — назовись горлицей и слети!

XIII. СЛЕЗ С НЕБЕС

1.

Пока верхолаз маяка изображал экстаз дурака и надрывал пуп в танце на макушке, на причал прибывали голодранцы и старушки: обступали труп, возлагали за букетом букет цветы, передавали за приветом привет и поверяли мечты, оставляли дары, зажигали костры, а от костров — свечи, гнали прочь комаров, провожали в ночь вечер — запевали в вопле куплет за куплетом и залегали подле валет за валетом.