Приключения стиральной машинки - [15]

— Я не курю, спасибо за совет, боцман, — сквозь зубы сказал Артем, отчаянно отбиваясь от обнаглевших насекомых — сильно открывать рот в лесу, наполненном стаями мошкары, не стоило.

— Вот и зря, — поддержал боцмана Караганов, — в нашем деле трубочка крепкого табаку — небесполезная вещь. И в холод согреет, и мысли поправит после утомительного дня.

— И вы туда же, — обиделся Артем. — Я это чертово зелье с детства не люблю. Мой батюшка любитель этого занятия, а я, извините, не приемлю. — И Артем гордо вскинул голову, всем своим видом давая понять, как он относится к табаку.

— Эх, молодо-зелено, — снисходительно пробормотал боцман. Но Артем расслышал его тихое бормотание, и обида выросла над ним, как многоэтажный дом. Он теперь только что не дымился от этой обиды. Но Караганов, предвидя последствия, первым выбросил белый флаг.

— Вы в чем-то правы, мой юный друг. Конечно, табак — это не монпансье. И вредность его доказана. Но каждый человек волен в своем выборе. Если вам претит нюхать табачный дым, так и правильно, здоровее будете. Если, конечно, не станете злоупотреблять водкой или другими соблазнами. Все ведь в жизни относительно. Можно курить крепчайшее зелье и прожить долго и счастливо. А можно кушать исключительно манную кашку, и скончаться от банальной простуды, не прожив и половины жизни. Это уж как кому на роду написано. — Матросы весело заржали, но Караганов строго глянул на них, и они притихли. — Не обижайтесь, Артемий Кузьмич. Я уважаю ваши взгляды. Но я не сторонник фанатизма в любом его проявлении. Позвольте другому быть другим, и тогда гармония в вашей душе будет вечной.

Спокойствие и философский взгляд на мир — самое лучшее лекарство от любой обиды. Артем сразу успокоился и даже устыдился себя.

— Да и правда, чего это я вспылил. Вы, как всегда, правы, а у меня не хватает жизненного опыта и выдержки. — Он подошел к Караганову и подал ему руку.

— Я ценю в людях именно это качество, которое есть в вас — умение признавать свои ошибки. Или, скорее, временные заблуждения. Так будет точнее. Ваша молодость извиняет отсутствие жизненного опыта, а мудры вы не по годам. — Караганова растрогал юношеский порыв Артема, и он искренне пожал протянутую ему руку.

Притихшие матросы с уважением смотрели на обоих, а боцман только цокнул языком, вынул изо рта дымящую, словно локомотив, трубку и махнул ею, словно говоря: «Вот, мол, вам образец истинных человеческих отношений. Не грех бы и нам это перенять». Но все это можно было только предположить — на его лице цвета мореного дуба тяжело было наверняка прочесть хоть какое-то проявление чувств.

Напуганная густым трубочным дымом, мошка наконец присмирела и не наседала теперь на людей как раньше. Артем присел на траву, опершись спиной о дерево, и закрыл глаза. Перед его мысленным взором пронеслось далекое детское воспоминание: зеленый луг с пышной мягкой травой, сестры, играющие с воланами, яркий солнечный день с убаюкивающим летним теплом и безмятежностью во всем мире. Он почти задремал, но какой-то резкий непривычный звук вывел его из этого дремотного состояния. Артем прислушался. Через несколько минут звук повторился. Он напоминал цоканье лошадиных копыт по мощеной булыжником мостовой. Артем огляделся вокруг. Матросы лежали на траве, а боцман и Караганов о чем-то тихо беседовали. Артем поднялся и неторопливо пошел в сторону звука, по пути разминая затекшие ноги. Пройдя вперед по руслу ручья около сотни метров, Артем вновь услышал этот звук. Теперь он раздавался прямо у него над головой. Взглянув наверх, юноша рассмеялся. Прямо над ним на толстой ветке неизвестного ему дерева сидела крохотная обезьянка. Она рассматривала Артема с таким же любопытством, как и он ее. Когда ей это надоело, обезьянка сложила язык трубочкой и совсем как уличный мальчишка где-нибудь на набережной Петербурга стала лихо цокать им. Звук был громкий и залихватский. Казалось, еще мгновение, и обезьянка заливисто свистнет молодецким посвистом, как бывалый питерский ямщик, и примчится на ее зов Сивка-Бурка. В яблоках. Но обезьянка, поцокав языком в свое удовольствие, умчалась по ветвям деревьев куда-то в чащу. Артем развернулся, чтобы идти назад, и вдруг у себя под ногами увидел следы босых ног, отпечатавшиеся в мокрой глине на дне почти пересохшего ручья. Он присел и пальцем потрогал глину — следы были довольно свежие, глина еще не успела застыть и осыпаться. Поразмыслив минуту над этим непредвиденным обстоятельством, Артем решил, что в одиночку разгадывать эту загадку в незнакомом лесу не стоит. Быстрым шагом он вернулся на поляну, где уже заметили его отсутствие.

— Что же это вы, батенька, дисциплину нарушаете, — укоризна в голосе Караганова была едва уловима, но Артем и так знал, что провинился — отлучаться в одиночку в незнакомом месте категорически запрещалось.

— Извините, Сергей Викторович, больше не повторится. Но я тут одну интересную находку обнаружил. — И Артем рассказал о своем открытии. Караганов внимательно выслушал рассказ юноши, по-привычке запустив пятерню в бороду, что означало у него признаки крайней обеспокоенности, и после минутного раздумья он изрек: