Приключения профессора Зворыки - [30]

С верхних улиц (а вывели нас на одну из самых верхних улиц-ярусов) дворец этот казался крошечной безделушкой, годной только для того, чтобы украшать какой-нибудь дамский туалетный столик. Но по мере того, как мы по широким лестницам спускались все ниже, из яруса в ярус, дворец рос и расширялся. А когда, после двух часов ходьбы, мы достигли дна пещеры, я понял, что в этой игрушке живут сотни и сотни людей. Каков же должен быть этот каменный гигант, держащий его на своих ладонях!

— Это самая большая статуя в мире, — сказал профессор. — Одно из семи чудес древнего мира — Колосс Родосский имел всего сто пять футов вышины. Самой большой из современных статуй считается Статуя Свободы в Нью-Иорке, вышиной в сто пятьдесят один фут пять вершков. В ее пустой бронзовой голове может свободно разместиться сорок человек, но и она показалась бы жалким карликом перед этим гигантом.

Дно пещеры оказалось широкой, хорошо умощенной площадью. На площади стояла толпа. Но эта толпа сильно отличалась от беспорядочной толпы верхних улиц. Здесь были только воины, вооруженные копьями и медными щитами. Длинные распущенные волосы до пояса покрывали их спины. Они стояли стройными колоннами по сто человек в каждой. И все молчали. Эти сотни тысяч людей, собравшиеся перед каменным истуканом, были безмолвнее стаи рыб.

— Да что они воды в рот набрали, что ли! — возмущался профессор. — Неужели им не скучно? Я бы их расшевелил, я бы заставил их посмеяться.

Нас вели прямо ко дворцу. Чем ближе мы подходили, тем грандиознее казались нам ладони державшего его истукана. Мы уже давно заметили, что от главного входа дворца спускалась на площадь широкая лестница. Она была ярко освещена фонарями, висевшими на ее перилах. И из каждой ступени вздымались кверху длинные шесты со странными утолщениями на концах.

— Уж не горшки ли они сушат на этих палках? — спросил меня близорукий профессор.

— Нет, профессор, не горшки, — ответил я. — Они сушат человечьи головы.

Нас подвели к подножию лестницы и остановили. У меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть эту страшную выставку.

Лестница имела двести семнадцать ступеней. На каждой ступени по два шеста и на каждом шесте — голова. Всего четыреста тридцать четыре головы. Головы эти были чрезвычайно разнообразны. На многих все мягкие части сгнили, волосы вылезли и остались одни оскаленные черепа, глядящие пустыми дырами глаз. На других кожа вздулась черными пузырями, страшно обезобразив лицо, перекосив рот, из носа, глаз и щек создав одну гноящуюся язву. Третьи, сравнительно свежие, выпучив один колоссальный глаз и прищурив другой, бесстыже улыбались черными губами. Были здесь лица бледные, как воск, с распущенными волосами Горгоны, и румяные хохочущие рожи с белыми клыками вампиров. Мигание фонарей вселяло жизнь в их исковерканные черты. Они шевелились, подмигивали и даже, казалось, кивали со своих длинных шестов. Загипнотизированный ужасом, я глядел на них, не отрывая взора.

Но вот двери дворца распахнулись. Длинной цепью, по двое в ряд, вышла стража. Мерно шлепая босыми ногами по каменным ступеням, она растянулась на всю лестницу. И вдруг замерла на месте — возле каждого шеста по человеку. Мертвые головы осеняли их.

Затем из дверей вышли два герольда в синих плащах, ниспадающих с плеч. Они остановились по углам портика и приставили к губам медные узкие трубы. Раздался глухой, негромкий, замогильный звук. Заслышав его, вся толпа пала на колени и, уперев лбы в мостовую, затаила дыхание. Только мы с профессором остались на ногах.

И в третий раз распахнулись двери. Но прошло не меньше пяти минут, прежде чем из них вышел хромоногий, узколобый, скуластый человек, с выпяченною вперед, как у гориллы, нижней челюстью. Нос у него был широкий и приплюснутый, ноздри совершенно круглы. Щеки были голы, без малейшей растительности, как, впрочем, у всех мужчин этой страны. Широкая неприкрытая грудь его заросла щетиной, словно грудь вепря. Длинные руки висели почти до колен. Голову его украшал золотой гребень, имеющий форму крылатого дракона, с зубчатой спиной и узким раздвоенным язычком, торчащим из раскрытой пасти. В черные волосы, ниспадавшие на плечи, были вплетены нити красного золота.

Он шел, не спеша, прихрамывая и упираясь рукой на короткий жезл. Его маленькие, в глубоких впадинах сидящие глазки хищно рыскали по сторонам. Медленно прошел он пятьдесят ступеней и на пятьдесят первой остановился. Обводя тусклым взором площадь, он разжал узкие губы.

— Тьяузи хуакай! — негромко, но внятно произнес он.

Площадь отвечала глухим шопотом. Шопот этот, как ветер, перелетал с места на место, шумел, собирался, становился все слышней и слышней.

— Тьяузи хуалохум, Мантухассар! — прошептали тысячи уст.

Так вот он кто, этот Мантухассар, одно имя которого наполняло ужасом сердца этого народа! Вот он, тиран, украшающий свой дворец человечьими головами. Признаюсь, холодный пот прошиб меня, когда я взглянул в его зверскую физиономию.

Повелитель взмахнул рукой, и воины один за другим стали подниматься с колен. Затем он дал знак начальнику нашего конвоя приблизиться. Тот уже сделал было шаг вперед, как вдруг двери дворца скрипнули и стремительно растворились. На лестницу выскочила маленькая щуплая фигурка в черном фраке с развевающимися фалдами, хлопнула дверью и быстро-быстро засеменила вниз по ступенькам, пристукивая башмаками, словно палочкой по забору.