Приключения Оги Марча - [200]

— О, вот это сон! Ты будешь настоящим кладезем для пытливого исследователя. Наверно, нечасто на кушетку в его кабинете ложится такой пациент, как ты. По-моему, твоим комплексом является тяготение к грандиозному. Ты страдаешь манией величия и потому не можешь вписаться в реальную жизнь, приладиться к ней. Я это в тебе ясно вижу. Ты стремишься к великому. Тебя влечет человек с большой буквы, грандиозного роста человек! Мы с тобой дружим с самого детства, и мне ли не знать, каков ты и о чем думаешь. Помнишь, как ты прибегал к нам каждый день то с одним, то с другим, и все восторженно! О, царь Давид! О, Плутарх и Сенека! О, рыцарство! О, палаццо Строцци! О, Веймар! О, Дон Джованни! О, скорое воплощение мечты! О, богоподобный человек! Я знаю, чего ты хочешь! Ну а теперь скажи, прав я или не очень — холодно или тепло?

— Да, ты прав, конечно же, прав.

Мы сидели в резном деревянном павильоне китайского ресторана, и все казалось нам верным, и ясным, и здравым, и дружелюбным. Когда умные мысли звучат не собственным монологом, уже большая редкость и ценность — я это понимал. Потому что с кем, как не с самим собой, можно говорить откровенно и полностью довериться?

— Продолжай, Клем, продолжай! — подбадривал я его.

— В школе Мотли в четвертом классе моей учительницей была миссис Минсик. Она вызывала нас к доске и давала в руку кусок мела: «А теперь скажи, Дорабелла, запах какого цветка ты сейчас вдыхаешь?» «Ха-ха!» — шумел класс. Маленькая Дорабелла Файнголд вдыхала запах так старательно и так тянулась носом к кусочку мела, что выглядывали ее штанишки, и наконец, сделав большие глаза, выпаливала: «Душистый горошек!» И так всем по очереди. Упражнение повторялось не один раз. Вдохни и выдохни. Стефани Крицки отвечала: «Фиалка, роза, настурция!» — Клем, взяв за кончик сигару, потянул своим большим носом, вдыхая аромат. — Представь себе только эту картину — убогая классная комната, несчастные заморыши из иммигрантских семей, сидящие на кислой капусте и хлебе со смальцем. И несет от них не то прачечной, не то несвежей колбасой, не то приготовленным кустарным способом пивом. Откуда, Господи ты Боже, взяться тут изысканным цветочным ароматам? Самых успешных, тех, кто ответил позаковыристей, старушка Минсик стимулировала, вручая золотую звезду. А сама-то, сама — зубы торчком, грудь висит до пупа; наставница, а харкает в мусорную корзину! Озорники отвечали: «Тухлятиной пахнет, мисс»; «Помойкой»; «Дерьмом». За такое она, схватив хулигана за шкирку, волокла к директору. Но сорванцы были правы: какие там душистые горошки! Ну а я в детстве шарил в сточной канаве, потому что мой умный братец морочил мне голову, будто оттуда я смогу выловить золотую рыбку!

— Грустная история! Но не кажется ли тебе, что правы как те, так и другие? Одни защищают и отстаивают то, что видят вокруг, другие — то, что хотят увидеть. Или ты считаешь, будто есть дети или люди, которых надо уверить в том, что цветы не для них? Знайте: это не про вашу честь? Это было бы неправильно.

— Я знаю, ты за тех, кто нюхает мел! Ты обладаешь мощным суперэго. И жаждешь воспринять реальность. Но постичь ее конкретность не можешь. А воспринять все как есть, все скопом — было бы сумасшествием. И никому это не нужно, никто не поблагодарил бы тебя за это. Но ты понимаешь, что игнорировать реальность или пытаться приукрасить ее, замазать неприглядные стороны для личности столь же губительно, как и с наслаждением валяться в грязи. Ты должен воспринимать реальность, зная ее детали. Почему бы тебе не почитать книги по психологии? Мне они очень помогли.

— Ну одолжи мне что-нибудь по психологии, раз уж считаешь это таким важным. Только заранее тебе скажу, что толкуешь ты все превратно. Мне все видится иначе. Вот смотри: положим, толкать кого-то на смерть, на самоубийство — нехорошо, неправильно. Ведь так? Если реальность в ее конкретных деталях, его жизненный опыт диктует ему эту мысль, значит, такую конкретность надо отвергнуть и постараться обойти стороной. Я понимаю, чтб стоит за твоими призывами к конкретности. Они сводятся к тому, что в наши дни индивид должен добровольно и охотно стать воплощением и иллюстрацией узости современного существования. Ты хочешь сказать, что у меня нет специальности.

— Ну ты же говорил, что умеешь дрессировать птиц.

Да, похоже, это было единственной областью, в которой

я хоть как-то специализировался.

И видимо, действительно необходимо уподобиться тем серым теням, что бросились очертя голову в омут, в который властно и неумолимо толкает нас общественная потребность. Ведь должен кто-то прокладывать подземные коммуникации и рыть траншеи. Это будешь ты. Или закопаться в шахте. Или организовывать праздничные увеселения, развлекать толпу на карнавале. Изобретать новые наименования конфет. Утеплять детские ботиночки. Расставлять женские манекены в витринах парикмахерских. И погрязнуть, погубить себя на этом ничтожном, жалком поприще, в узкой ячейке специальности, забыв все ради одной-двух мыслей о том, как бы получше выполнять свою функцию.

Я всегда считал, что для моих устремлений специализация не нужна и стать кем-то вроде доктора или другого какого-нибудь профессионала мне будет вредно. Ведь специалист ценит только специалистов. Став таким, я наплевал бы на любителей. А кроме того, это сопряжено с большими трудностями, поскольку как без труда получить профессию и работать в ней? Я разделял мнение Падиллы, придерживаясь его девиза: «Либо с легкостью, либо даром не надо».