Приключения Найджела - [35]

Таков был монарх, который, приветствуя Гериота, назвал его Звонким Джорди (ибо он любил давать прозвища всем своим приближенным) и осведомился, какие новые погремушки тот принес с собой, чтобы выманить деньги у своего законного, родного короля.

— Сохрани меня бог, милорд, — сказал горожанин, — от таких нечестных намерений. Я только принес серебряное блюдо, чтобы показать его вашему всемилостивейшему величеству, ибо мне не хотелось отдавать предмет столь искусной работы в руки кого-либо из ваших подданных, не узнав предварительно соизволения вашего величества.

— Бог ты мой! Ну что ж, давай посмотрим, Гериот, хотя, клянусь, серебряный сервиз Стини был такой дорогой покупкой, что я чуть не дал наше королевское слово оставить при себе свое золото и серебро и предоставить тебе, Джорди, владеть твоим.

— Что касается сервиза герцога Бакингема, — сказал золотых дел мастер, — ваше величество изволили дать распоряжение, чтобы не жалели никаких затрат, и…

— Что значат мои желания? Когда мудрец живет среди глупцов и детей, ему приходится даже играть в орлянку. Но у тебя должно было бы хватить ума, чтобы не потакать сумасбродным прихотям малютки Чарлза и Стини; они готовы устлать серебром полы в своих покоях; прямо чудо, что они еще не сделали этого.

Джордж Гериот поклонился и не промолвил больше ни слова. Он слишком хорошо знал своего господина, чтобы приводить в свое оправдание что-либо, кроме осторожного напоминания о его приказе. Иаков, в ком бережливость была лишь мимолетным и преходящим приступом угрызений совести, сразу возгорелся желанием увидеть серебряное блюдо, которое ювелир собирался показать ему, и послал за ним Максуэла. Тем временем он спросил горожанина, где тот достал его.

— В Италии, если угодно вашему величеству, — ответил Гериот.

— В нем нет ничего напоминающего о папизме? — спросил король, и взгляд его стал более суровым, чем обычно.

— Разумеется, нет, с позволения вашего величества, — ответил Гериот. — Неужели я осмелился бы предстать перед вашим величеством с вещью, отмеченной печатью зверя?

— Если бы ты это сделал, ты сам уподобился бы зверю, — сказал король. — Хорошо известно, что в юности я сражался с драконом и поверг его на пороге его собственного капища; этого достаточно, чтобы со временем меня назвали защитником веры, хоть я и недостоин этого. А вот и Максуэл, согнувшийся под своим бременем, подобно Золотому ослу Апулея.

Гериот поспешил освободить камердинера от его ноши и поставить чеканное блюдо огромных размеров — ибо такова была эта драгоценность — так, чтобы изображенная на нем сцена предстала взору короля в выгодном освещении.

— Клянусь бессмертием моей души, — воскликнул король, — любопытная вещица и, как мне кажется, достойная королевских покоев! И сюжет, как ты говоришь, мейстер Джордж, весьма подходящий и приличествующий случаю; как я вижу, это суд Соломона, царя, по стопам которого живущие монархи должны следовать, стремясь превзойти его.

— Но, идя по чьим стопам, — сказал Максуэл, — только один из них — если позволено подданному иметь свое суждение — превзошел его.

— Попридержи свой язык, негодный льстец! — сказал король, но улыбка на его лице показывала, что лесть достигла своей цели. — Полюбуйся на это прекрасное произведение искусства и попридержи свой длинный язык. Чья это работа, Джорди?

— Это блюдо, государь, — ответил золотых дел мастер, — сделано знаменитым флорентинцем Бенвенуто Челлини и предназначено для короля Франции Франциска Первого, но я надеюсь, что для него найдется более достойный хозяин.

— Франциск, король Франции! — воскликнул монарх. — Послать Соломона, царя иудейского, Франциску, королю Франции! Клянусь всем святым, если бы Челлини не совершил больше никакого безумства в своей жизни, этого было бы достаточно, чтобы назвать его сумасшедшим. Франциск! Этот горе-вояка, потерпевший поражение под Павией, как некогда наш Давид под Даремом. Если бы ему послали Соломонову мудрость, его миролюбие и благочестие, поистине ему оказали бы большую услугу. Но Соломон достоин лучшей компании, нежели король Франциск.

— Я надеюсь, что такова будет его судьба, — сказал Гериот.

— Занятная и очень искусная скульптура, — продолжал король, — но мне кажется, carnifex, сиречь палач, размахивает мечом перед самым лицом короля и легко может задеть его. Я думаю, не требуется Соломоновой мудрости, чтобы понять, какую опасность таит в себе острое оружие, и ему следовало бы приказать этому невеже вложить в ножны свой меч или отойти подальше.

Джордж Гериот пытался рассеять опасения короля, уверяя его, что расстояние между Соломоном и палачом не так мало, как ему кажется, и что нужно принимать во внимание перспективу.

— Иди к дьяволу со своей перспективой! — воскликнул король, — Для законного короля, который хочет править окруженный любовью и умереть в мире и почете, не может быть худшей перспективы, чем обнаженный меч, сверкающий перед его глазами. Меня считают одним из самых храбрых, но должен признаться тебе — я никогда не мог смотреть на обнаженный клинок не моргая. Но, в общем, это прекрасная работа. И сколько же ты за нее хочешь?