Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2 - [174]

— И вы действительно были бы мне другом, граф? — недоверчиво спросил Штанбоу.

— Почему нет? Разве есть что-нибудь, за что я могу на вас сердиться?

— Нет, благодарение Богу!

— Почему же мне тогда не быть вашим другом?

— Правда, прошу извинить меня, граф, я не знаю, что говорю, точно голову потерял, прости Господи!

— Любовь — весна жизни, — затянул фальшивым басом адъютант Дролинга.

— Врангель прав, барон, — со смехом заметил генерал, — любовь вам вскружила голову, надо скорее вылечиться, единственное средство, как вам известно, это обладание предметом страсти.

— Увы! — пробормотал Штанбоу глухо. — Я сильно опасаюсь, что эта обаятельная девушка упорно будет отвергать меня.

— Дер тейфель! Если вы сами сомневаетесь в успехе, то вы погибший человек. Какие мокрые курицы теперешние молодые люди! Знаете, барон, я рассмеялся бы над вами, тысячу чертей! Если б, в сущности, все это не было так жалко! Как! С вашею железною волею, для которой не существует преград, вы, способный для вашего честолюбия идти, не смущаясь духом, в крови по колено, приходите в трепет перед двумя детьми, первый раз в жизни колеблетесь, отступаете! Это просто непонятно, дер тейфель!

— Ваше превосходительство, — вмешался Врангель самым мрачным голосом, — предоставьте барону обделать свое дело — он мечтает о пленительной идиллии с барашками в лентах, во вкусе Флориана или госпожи Дезульер. Вы ничего в этом не смыслите, ваше превосходительство. Это прелестно, осмелюсь доложить.

— Доннерветтер! — вскричал барон, стукнув по столу кулаком с такою яростью, что заплясали бутылки, стаканы и тарелки. — Не позволю я этой девчонке безнаказанно насмехаться надо мною. Клянусь, или она будет моей, или ничьей, хотя бы мне заколоть ее пришлось собственною рукою.

— Ну вот наконец-то я вас узнаю, дер тейфель! — вскричал генерал смеясь. — Хотите вместе пойти навестить гордую красавицу?

— Пойдемте! — сказал Штанбоу глухим голосом.

— Вспышка гнева, которая погаснет от одной слезы, — про себя пробурчал адъютант, однако так громко, чтоб было слышно.

Барон подавил крик ярости.

— Увидим! — сказал он с порывом бешеного гнева. Они вышли.

Площадь полна была народа: множество крестьян с телегами въехали в деревню разными дорогами со всех сторон и, став на площади, превратили ее в рынок, где подняли шум и гам, крича, споря и предлагая свой товар встречным и поперечным.

На открытом воздухе барон как будто немного успокоился и овладел собою — он остановился и подозрительно поглядел вокруг.

— Я не пойду, — сказал он решительно, — извините меня, господа, если я оставлю вас так внезапно, другие заботы, более важные, требуют всего моего внимания, здесь происходит что-то, чего я не понимаю, однако разведать должен. Я чую измену. Мы скоро увидимся опять.

И прежде чем два спутника его, вовсе не ожидавшие такого крутого поворота, успели опомниться от изумления, барон юркнул в толпу и был таков.

— Мы остались в дураках, — вскричал генерал, — этот человек надул нас!

— Он пронюхал, кто мы, — ответил другой, — что делать?

— Идти напролом, отступать уже нельзя.

— Да, борьба завязана, надо выдерживать ее до конца, во что бы ни стало и храбро пасть, если мы будем побеждены.

— На Божью волю. А ведь началось так хорошо!

— Правда, но мы неосторожно натянули веревку, она и порвалась в наших руках. Пойдемте.

Они крепко пожали друг другу руки и вернулись в гостиницу.

Общая зала была полна народа.

Крестьянин подошел к генералу и шепнул ему на ухо несколько слов.

— Там! — ответил генерал, указывая на дом, где заключены были пленницы.

Крестьянин тотчас ушел.

Генерал сделал знак угрюмому унтер-офицеру и вышел из залы с товарищем, который преспокойно курил свою громадную трубку.

Едва они вошли в свою комнату, как унтер-офицер появился вслед за ними.

Генерал сделал, было движение, чтоб затворить дверь.

— Напротив, оставьте ее настежь, — сказал унтер-офицер, — никогда не знаешь, что кроется за затворенною дверью, другое дело, если она отворена, можно остеречься: видишь, кто идет.

— Правда, — согласился генерал.

— Ну, что нового? — спросил унтер-офицер. — Дело идет как по маслу, не правда ли? Я связал мнимого трактирщика и поместил его в погреб освежиться, этот молодец страшно сердил меня.

— Друг Оборотень, дело вовсе не идет как по маслу, — сказал адъютант.

— Ба! Что же случилось, господин Петрус? Ведь все шло отлично.

— Чересчур отлично, мы позволили себе немного лишнее, и машина испортилась.

— Да, подлец Поблеско почуял нас и ускользнул из рук как настоящая змея.

— Отчасти по вашей вине, господин Отто, он был в руках у вас, выпускать не следовало.

— Вы правы, — согласился молодой человек со вздохом, — но сделанного не вернешь.

— Ба! Еще не все потеряно, — с живостью сказал Петрус, — я не отчаиваюсь в успехе. Что Штанбоу чует измену, это очевидно, но до уверенности далеко. Не верю я, чтобы попытка такая смелая, так ловко начатое дело рушилось жалким образом.

— Будем надеяться, впрочем, всегда нам останется средство умереть с честью.

— Хорошо утешение! — засмеялся Оборотень. — Надо спасти дам.

— Увы! Теперь это трудно.

— Вот капитан Шимельман с двумястами человек выходит на площадь, — объявил Петрус.