Приключения майора Звягина. Роман воспитания - [135]

— Это тебе или мне?

— Нам.

— Значит, мы будем счастливы в любви?

— Всю жизнь.

— И мы теперь обручены? — повернула руку с кольцом.

— Ромео сам обручил нас.

— Мы теперь муж и жена?

— Да.

И этот прекрасный сон принял медленное вращение лазурной воронки тропического моря, и когда Валя закрыла глаза, улетая на теплой волне прибоя, уносящей ее туда, куда она хотела, она не чувствовала ни боли, ни страха, а была только волшебная и бесстыжая сказка, она была свободна свободой полета, и в остром блаженстве сна делала то, что хотела, и умирала раз за разом, благодарная ему за то, что он делает то, что она хочет, они были одно, и когда, паря и уносясь в забвении, она прошептала:

— Я люблю тебя… — это была такая правда, правдивее которой она никогда ничего не говорила.

…Она уснула, дыша ровно и бесшумно, а он еще долго лежал рядом, боясь пошевелиться, хотя знал, что она не проснется.

Затем повел себя несколько странно. Зажег свечу, всунул в золу очага ее окурок из пепельницы, а на его место, прикурив, положил другой; в золу же последовали еще три сигареты, внимательно извлеченные из пачки. В прихожей он снял ключ с гвоздика, вставил в дверь и повернул поперек. Из глубины письменного стола достал старинную вазу, сунул туда розу, налил воды и спрятал в кухонный шкафчик. Закрыл глухую штору на окошке, которая была отдернута.

После чего лег рядом, проверил фонарик, приказал себе проснуться в половине девятого, обнял Валю и растворился в счастливом сне.

Проснулся во тьме кромешной. Ежась от холода, помылся ледяной водой на кухне, снял лезвием легкую щетинку, брызнул одеколоном и дезодорантом, ворот свежей белой рубашки раскинул над вырезом черного пуловеру. Валя спала, свернувшись калачиком под пледом и одеялом.

Из магазина вернулся со снедаю, накрыл завтрак, водрузил бутылку шампанского, поставил повиднее треснутую, матовую от возраста вазу — королевским незапятнанным знаменем роза высилась в ней. Из карманчика куртки вытащил диктофон, проверил кассету, включил — отдернул штору.

Комната подсветилась чистым и несильным утренним светом. Музыка звучала негромко.

Валя пошевелилась и с сонной улыбкой открыла глаза.

Ларик, свежий, улыбающийся, сидел на тюфячке возле столика, и две чашки кофе дымились рядом. Неяркий в свете солнца огонь трещал в очаге.

— Доброе утро, — сказал он, подходя и целуя, и это было как продолжение сна и одновременно пробуждение. — Чашку кофе принцессе в постель?

Она увидела розу, что-то припомнила, глаза ее изумленно распахнулись.

— Послушай… — выговорила она и увидела на пальце кольцо.

Шампанское хлопнуло, стакан охолодил ее руку, колечко звякнуло об стекло.

— За лучшую из женщин, — сказал Ларик. — За тебя.

Она машинально глотнула, отдала стакан, — кропотливо припомнила ночь; не почувствовала ожога от горячего кофе, вспомнила, ахнула… кофе пролился на подушку, расплываясь коричневым пятном, похожим на Австралию.

Роза.

Кольцо.

Ромео!

Ночь.

— Я люблю тебя всю мою жизнь, — сказал он.

— Ты прекраснее всех на свете, — сказал он.

Зрачки ее расширились, рот приоткрылся.

— Откуда эта роза? — выговорила она.

— Я сейчас купил возле магазина.

— Откуда это кольцо?..

— Кольцо? — изумился он. — Я надел тебе ночью на палец… ты не помнишь?.. Мы выпили, но…

Она помотала головой, глотнула кофе и стала вытирать ладонью впитавшееся пятно.

— Мне такое чудилось… странный сон… наваждение.

И рассказала ему все.

Он сел рядом, обнял, прошептал в лицо:

— Если ты жалеешь, мне остается только умереть…

— Не надо, — сказала она. — Ты живи. Иначе как же я теперь?..

И потом, в тепле постели, испытывая такую близость с другим человеком, о возможности которой раньше и не подозревала:

— Слушай, но ведь так не может быть… А может, я сошла с ума…

— Мы оба сошли с ума…

— Я не думала, что у меня это будет так…

— Я тоже…

— И ты никогда теперь от меня не уйдешь?

— Никогда. До березки. И после смерти тоже.

— Хм. Не думала, что я такая бесстыжая.

— Любить не может быть стыдно.

— А как же она? — спросила Валя, имея в виду Катю.

— Есть только ты. Одна ты во всем мире.

— А ты мне что-нибудь сказал, когда надевал кольцо?

— Я просил тебя быть моей женой.

— Да? И что же я ответила?

— А ты не помнишь?

— По-моему, я сказала, что мы теперь уже и есть. Она села, скрестив ноги, и стала водить пальцем по его лицу.

— Слушай, — сказала она, — ты можешь мне ответить сейчас на один вопрос?

— Любой. Всегда.

— О чем ты сейчас думаешь?

Он открыл глаза и потянулся за сигаретой. Она зажгла ему спичку — новым, незнакомым ей самой движением поднесла.

— Об одном человеке, — медленно ответил он, — Который вытащил меня в декабре из метро, когда я собирался… не тянуть дальше без тебя…

43. Джентльмены не опаздывают к завтраку

Человек, о котором он думал, в этот момент пожал руку водителю и вышел у гастронома на Чернышевской площади. Отоварившись к завтраку, он набрал код у подъезда за углом, поднялся на пятый этаж и позвонил обычным сигналом: один длинный и два коротких.

— Папка приехал! — дочка повисла у Звягина на шее. — А почему ты иногда так звонишь?

— Просто в детстве мы со школьным другом часто ходили на станцию — его отец работал машинистом. Тогда по системе знаков оповещения боевая тревога подавалась гудком локомотивов: один длинный и два коротких. Вот — память о дружбе.