Приключения Конана-варвара. Путь к трону - [6]
Голос его дрогнул и сорвался от сдерживаемого отчаяния и замешательства. Девушка вновь принялась утешать его, особенно не вникая в смысл его речей, но всей душой сочувствуя страданиям любимого.
– Горожане не знали, чью сторону принять. Там все смешалось, это был настоящий сумасшедший дом. У нас, тех, кто сражался, не было ни единого шанса – мы бились без строя, без доспехов и чуть ли не голыми руками. Стражники были полностью вооружены и выстроились в боевой порядок на площади, но ведь их было всего-то пять сотен. Они собрали обильную кровавую жатву перед тем, как их вырубили подчистую, но такое сражение могло иметь только один исход. А пока людей убивали у нее на глазах, как на бойне, Тарамис стояла на ступенях дворца, Констанций обнимал ее за талию, и она хохотала, как прекрасный бессердечный демон! Боги, это сумасшествие, чистое сумасшествие! Никогда не видел, чтобы кто-нибудь сражался так, как Конан. Он прижался спиной к стене и, прежде чем им удалось сразить его, уложил вокруг себя гору трупов. Но в конце концов они повалили его наземь – ведь их было сто против одного. Когда я увидел, как он упал, то пополз прочь, чувствуя себя так, словно земля ушла у меня из-под ног. Я слышал, как Констанций приказал своим псам взять капитана живым – и поглаживал усики, а на его проклятых губах играла издевательская улыбка!
Констанций улыбался и в это самое мгновение. Он сидел на лошади в окружении своих людей – коренастых, крепко сбитых шемитов с курчавыми черными бородками и орлиными носами; клонящееся к горизонту солнце высекало искры из их остроконечных шлемов и серебряных чешуйчатых доспехов. В миле за их спинами из густой травы вздымались стены и башни Хаурана.
Сбоку от караванной тропы был вкопан тяжелый крест, и на этом мрачном древе висел распятый человек, с руками и ногами, прибитыми железными гвоздями. Мужчина был обнажен, если не считать набедренной повязки, и его можно было назвать настоящим гигантом, тугие канаты мускулов змеились по его телу, сплошь покрытому густым бронзовым загаром. Лицо его и грудь от нестерпимой боли усеивали крупные капли пота, но из-под черной гривы, падавшей на низкий широкий лоб, яростным пламенем горели синие глаза. Из многочисленных порезов на руках и ногах сочилась кровь.
Констанций насмешливо отсалютовал ему.
– Прошу извинить меня, капитан, но мне недосуг задерживаться здесь, дабы облегчить твои последние часы. В твоем городе у меня срочные дела – не могу же я заставлять ждать прелестницу-королеву! – Он негромко рассмеялся. – Так что я предоставляю тебя твоей судьбе – и этим красавцам! – Он многозначительно кивнул на черные тени, без устали кружившие в вышине над ними. – Если бы не они, такой здоровяк, как ты, пожалуй, прожил бы еще несколько дней на этом кресте. Но не питай напрасных надежд только потому, что я оставляю тебя одного. Я приказал оповестить жителей о том, что с любого, кто осмелится снять тебя с креста, живого и мертвого, сдерут шкуру на площади, равно как и со всех членов его семьи. Я пользуюсь такой славой в Хауране, что слово мое стоит полка стражников. Я оставляю тебя одного, потому что стервятники не рискнут спуститься к тебе, пока здесь есть люди, а я не хочу, чтобы они испытывали неудобства! Вот почему я отвез тебя так далеко от города. Эти стервятники пустыни не подлетают к стенам ближе этого места. Итак, мой храбрый капитан, прощай! Я вспомню о тебе, когда часом позже Тарамис будет лежать в моих объятиях.
Кровь сильнее заструилась из ран, когда пробитые гвоздями ладони сжались в огромные кулаки размером с дыню. На мощных руках вздулись узлы и канаты мускулов, и Конан пригнул голову и яростно плюнул в лицо Констанцию. Воевода холодно рассмеялся, стер плевок с латного воротника и развернул коня.
