Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - [148]

Вот, хвала святой деве, день почти на исходе. Гонца из Нюрнберга не было, но сегодня он ни разу не осведомился о нем!

Входя в опочивальню отца Миколая, Збигнев с опаской оглянулся на Каспера и его сына.

Ни деревянной скамьи, застланной волчьей шкурой, ни самодельных табуретов здесь не было и в помине.

Давно не было их и на вышке в «башне Коперника», как прозвали в народе фромборкскую башню, в которой отец Миколай вел наблюдения над небом.

Анна Шиллинг, единственное утешение старого ученого, много лет назад привела в порядок его суровую обитель. Вот и привычка ее ставить у постели живые цветы сохранилась у отца Миколая до сих пор. И сейчас в итальянской стеклянной вазочке (это тоже подарок Анны) у изголовья Коперника стоят засохшие прошлогодние ландыши.

Отец Миколай дремлет. Его седые кудри разметались по подушке. В полумраке и волосы и мертвенно бледное лицо почти не выделяются на фоне полотна.

«Какое горькое разочарование испытает сейчас Вацек! – думает Збигнев сердито. – Нехорошо, что отец своими рассказами о Копернике, которого он помнит совсем иным, создал в воображении Вацка образ, ничего общего с настоящим Коперником не имеющий! Не к чему заставлять мальчика переживать потрясения, подобные тому, что ожидает его сейчас! Конец великого астронома близок. Вот умер бы он, а в представлении Вацка он так и остался бы темноволосым, быстрым в движениях, со своими действительно незабываемыми глазами. А теперь… Бедный Вацек!»

Опасения Збигнева были, как видно, напрасны: держа шапку в руках, побледневший от волнения, мальчик перешагнул через заветный порог. Не снимая руки с его плеча, вошел в опочивальню и его отец. Как ни осторожно они двигались, больной все-таки открыл глаза.

– Сны… Юность… – прошептал он еле слышно и снова опустил свои все еще темные и густые ресницы. – Придержи Яся за ножку, чтобы он не свалился в воду…

– Вот так его преподобие бредит уже шестой день, – пояснил сопровождавший гостей каноник Ежи Доннер.

– Отцу Тидеману сообщили? – осведомился Каспер.

– Посланный гонец уже не застал его преосвященства, вызванного в Краков на обручение королевского сына. О том, что больной в таком тяжелом состоянии, епископ хелмский не знает.

– Тидеман знает, – вдруг громко и внятно произнес отец Миколай. – Только поэтому он и отпустил меня из Любавы умирать во Фромборк… Боже мой, Каспер здесь! Подойди сюда, мой мальчик! – И он притянул к себе изнемогающего от счастья и волнения Вацка.

И, пока каноник держал его руку в своих горячих, мягких руках, мальчик стоял молча и, как показалось Збигневу, благоговейно.

Скрипнула дверь. На пороге показался старенький, почти вдвое согнувшийся Войцех Шибульский.

– Пора давать лекарство, – шепнул он, подходя с подносом к отцу Доннеру.

С помощью слуги и медика Коперник терпеливо выпил снадобья из всех четырех стаканчиков разной формы.

– Во имя отца и сына и святого духа! – произнес, осеняя его крестным знамением, отец Доннер.

– Его преподобие соборный викарий, медик – отец Эмерих, приготовил для больного эти четыре новых средства, – сказал он, повернувшись к гостям.

– Это сын мой, отец Миколай, – произнес, выступая вперед, Каспер Бернат. – Я привез, чтобы вы благословили его…

– А-а-а… «Геометр звезд»? Покажи-ка мне свои глаза, геометр… – И, приподняв за подбородок лицо мальчика, Коперник долго и пристально в него вглядывался. – Честные глаза… Чистые… Как у отца… Трудно тебе будет жить!

Помолчав, каноник снова притянул к себе мальчика.

– Признайся, не такого ожидал ты увидеть человека?..

– Такого, – сказал Вацек хрипло. – Только я не знал, что вы в постели.

– И это тебя не пугает? – Здоровой рукой отец Миколай поднял неподвижную руку, и она безжизненно упала на одеяло. – И это? – Он коснулся пальцами отеков под глазами.

Вацек отрицательно покачал головою. Смотрел на больного он с каким-то самозабвенным восторгом… Такое Збигневу довелось видеть в Свентожицском монастыре перед образом святого Пантелеймона. Так, ожидая исцеления сына, смотрела на икону бедная мужицкая женщина.

– Таким ли описывал меня твой отец? Он ведь всегда, по любви своей и снисходительности, наделяет меня несуществующими достоинствами…

– Таким, – коротко сказал Вацек. – И вы такой!

Слабая улыбка скользнула по губам больного. Он хотел что-то сказать, но только погладил мальчика по его густым волосам.

А Збигнев, наблюдая эту сцену, думал: «Правду говорят, что любовь слепа… А может быть, любовь именно не слепа и любящий человек видит то, что недоступно зрению людей холодных и равнодушных?..»

– Эге, да и Збигнев тут? – сказал отец Миколай, с трудом переводя на него взгляд. – Заметь, домине Доннер, подвижность глазного яблока значительно ослабела. Это наблюдение важно для отца Эмериха… Подойди-ка поближе, Збышек, карту Вармии я для тебя приготовил.

И, так как Ежи Доннер решительно распростер руки, остановившись между больным и его гостями, Коперник добавил мягко:

– Не волнуйся, Ежи, старый мой соратник! Отцу Эмериху я тебя отчитывать не дам! – И, повернувшись к гостям, сказал со своей мимолетной улыбкой: – Ну мог ли кто подумать, что такие два старика, как Ежи и я, стояли когда-то на стене осажденного Ольштына и целились в наиболее завзятых кшижаков! Гости наши, Ежи, – очень близкие мне люди, можешь им довериться! А ты пока ступай отдохни…