Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - [132]

Збигнев молчал. Только на щеках его под кожей ходили злые желваки.

– Деньги на дорогу пану Вацлаву я, конечно, вышлю… – продолжал Куглер. – Но до этого мне необходимо поговорить с панной Вандой.

Мимо, в плавной паванне, раскланиваясь и приседая, прошла Митта с каким-то рослым шляхтичем. А где же Ванда? Ага, вот и она, обмахиваясь платочком, стоит у стены, а около нее, конечно, Каспер Бернат.

Эта пара так была занята беседой, что Збигневу пришлось дважды окликнуть сестру.

– Ванда, – сказал он, когда девушка со своим каналером подошла к ним, – купец Куглер хочет с тобой поговорить.

Ни в этот день, ни когда-либо потом никто из близких панны Ванды не узнал подробностей ее разговора с женихом.

Из комнаты, куда они удалились по просьбе Куглера, девушка вышла с пылающими от гнева щеками.

– Все кончено, – сказала она Касперу со вздохом облегчения, – я уже не буду Куглершей! Господи, какое счастье!

– Панна Ванда, – начал Каспер обеспокоено, чувствуя, как громко и радостно забилось его сердце, – панна Ванда, если вы имели неосторожность обидеть Куглера, то, боюсь, он отомстит вам. А от него всего можно ожидать… Теперь я имею право сказать вам это…

– Я имела неосторожность, – ответила Ванда весело, – сказать купцу, что никогда его не любила и, конечно, никогда не полюблю. Что дала согласие выйти за него замуж, полагая, что он человек честный, благородный, всецело преданный интересам нашей семьи. А поскольку он и не честен, и не благороден, и не предан интересам нашей семьи, я возвратила ему его кольцо и взяла назад свое слово… Только не стращайте меня, пан Каспер, а поддержите в эту трудную минуту, – сказала девушка тихо. – Я у вас хочу учиться мужеству и самообладанию. Куглер сказал: «Сегодня вы прогоняете от себя Куглера, а завтра он выгонит вас с вашим братцем и батюшкой из вашего прекрасного городского дома и из вашего прекрасного Сухого дола!»… Но отнюдь не поэтому мне нужна ваша поддержка, пан Каспер. Мы со Збигневом готовы уже ко всему… Беспокоят меня только отец и матушка: как они перенесут это известие?

Даже Юзеф, старый слуга Суходольских, был несказанно рад, что его панночка не сделается купчихой Куглершей.

– Ведь вы подумайте, – говорил он жалобно, – придет он к старому пану, даже разрешения не спросит, развалится в кресле… А намедни стал палкой своей измерять зальце, где панночка и панич учатся заморские танцы… Говорит, что здесь он, мол, какую-то свою пантору устроит!

Вечером Каспер в первый раз в жизни обманул своих друзей и не пришел, как обещал, к Францу, а там, дожидаясь его, собралось немало народу.

Из Орденской Пруссии пришли нехорошие вести, и вот, чтобы потолковать о них с Каспером, Франц и зазвал к себе соседей и единомышленников.

А Каспер, ничего не подозревая, танцевал в это время с Вандой в «зальце» Суходольских, так и не превращенном в «пантору» купца Куглера.

Легкомысленный и беспечный дух дома взял верх над рассудительностью и благоразумием Каспера.

– Порадуемся же немного, пока мы еще можем радоваться, – сказала Ванда, – и вы с нами, пан Каспер! Мне кажется, что вам необходимо каждый день петь, танцевать и веселиться, чтобы в вашей душе изгладились печальные воспоминания.

Вернись Каспер в тот вечер пораньше, ему, возможно, довелось бы еще застать в живых своих старых друзей и однокашников – Сташка Когута, прозванного Жбаном, и Яся-Сороку.

В сумерках, как раз тогда, когда Каспер с Вандой выполняли какие-то новые затейливые па, мимо домика Франца раз-другой прошел худенький монашек в грязной, заношенной рясе. Он заглянул в дверь, в окно, а так как в этой части города монахов не очень жалуют, то хозяин немедленно осведомился, что ему здесь нужно, и не очень любезно добавил приглашение убираться «до дзьябла».

Монашек вместо ответа протянул записочку, адресованную Касперу Бернату. На грязном клочке бумаги старый однокашник Каспера – Ясь, прозванный Сорокой, сообщал, что он, Ясь, а также Станислав Когут арестованы святой инквизицией по обвинению в сочувствии и содействии еретику и споспешнику Томаса Мюнцера – бунтовщику Генриху Адлеру.

«Сташка так пытали, – писал Ясь, – что размозжили ему руки и ноги, а у меня, хвала господу, пострадали только ноги, и я могу держать перо. Пишу тебе по-польски, а не по-латыни для того, чтобы если не ты, то другие смогли прочитать это письмо. Ни у меня, ни у Сташка нет ни одного зуба во рту: святой отец выбил их тяжелым распятием. Жить нам осталось недолго, значит, муки наши скоро придут к концу. Сожгут нас в ночь на святое воскресенье».

Каспер вздрогнул от спокойного тона, каким сообщалась эта страшная новость.

«Если брат Тадеуш застанет тебя, то он же проводит тебя на парусник и доставит в Крулевец, чтобы ты все увидел и рассказал кому надо о нашей смерти. Брата Тадеуша послали нам на выручку братья из Орденской Пруссии, но ни я, ни Сташек не можем двинуться с места. Хвала господу, что нам хотя бы не вырвали языки. Сташек перед смертью хочет поговорить с народом. А я, хоть и прозвали меня в академии Сорокой, красно и складно говорить не умею. Да хранит тебя господь, Каспер, как радостно будет нам со Сташком сознавать, что ты будешь при нашей кончине. Только в первые ряды не вылезай, спрячься в толпе!