Приключения Ибрагима - [8]
Змей слегка повёл головой, и только тут Ибрагим заметил белевшие среди сокровищ человеческие черепа и кости. А змей с шипением начал медленно подползать к застывшему Ибрагиму. Юноша не мог шевельнуться, лоб его покрылся холодным потом, глаза расширились от ужаса.
Змей подползал всё ближе, ближе... Тонкое раздвоенное жало нацелилось неумолимо...
И вдруг, откуда ни возьмись, прямо на змея стремительно прыгнул кот Местан, ухватил его зубами за шею, ударил по голове лапой. Змей мгновенно свернулся, охватил кота своими стальными кольцами. Кот урчал, пытался вывернуться, его острые зубы всё крепче вонзались в шею змея. Шерсть у кота ощетинилась, хвост яростно бился, расшвыривая по подземелью золотые монеты. Наконец тиски змея ослабли, глаза помутнели. Кот разжал зубы, и бездыханный змей скользнул на пол длинной чёрно-белой лентой.
Ибрагим, очнувшись от оцепенения, обнял храброго кота. Потом, не удержавшись, взял перстень, надел на палец и вытянул руку, чтобы полюбоваться красотой драгоценной вещи. И вдруг перстень стал излучать свет. На стенах и сводах подземелья, влажных от сырости, ещё ярче заиграли отблески золота и драгоценных камней. Раздался свист и вой, и трудно было сразу понять, что вокруг него с небывалой скоростью кружится неведомое существо. В следующую минуту перед Ибрагимом предстал маленький свирепый человечек с злыми сверлящими глазками, весь обросший чёрной шерстью.
Ибрагим невольно вскрикнул.
— Я — могущественный Ифрит, — сказал человечек. — Нет никого сильнее меня, лишь ты можешь приказывать мне, ибо на руке твоей я вижу перстень падишаха Сулеймана. Но будь осторожен с перстнем, о Ибрагим! Берегись, не оброни его в море, бесследно поглотившее немало сокровищ. В перстне этом — моя душа. Итак, приказывай, отныне я твой раб. — И человечек, скрестив руки на груди, низко поклонился Ибрагиму, который смотрел на маленькое чудище со страхом и изумлением.
— Хорошо, ступай. Будет нужно — позову, — сказал Ибрагим, стараясь ничем не выдать своего изумления и страха. Он снял перстень с пальца и убрал в карман.
— Слушаю и повинуюсь, господин мой. — Ифрит с воем и свистом завертелся вокруг Ибрагима и исчез.
Ибрагим с восторгом начал разглядывать сокровища. Внимание его привлёк маленький портрет в золотой рамке, богато украшенной нежным розовым жемчугом. Он взял портрет, поднёс его к свету, падающему из входа в подземелье, и рукавом вытер с него пыль.
Живые сияющие глаза улыбаясь смотрели на Ибрагима с портрета. Это была совсем молоденькая девушка. Она слегка приоткрыла губы, едва уловимо улыбалась, будто хотела спросить о чём-то, но не могла решиться...
Ибрагим смотрел на девушку как заворожённый, не в силах оторваться. Трудно сказать, сколько бы он ещё простоял так, не донесись до него сверху тревожный лай пса. Ибрагим торопливо спрятал портрет в карман, прихватил горсть золотых монет и взбежал вверх по каменным ступеням. Закрыть каменной плитой вход, присыпать её землёй было для него делом нетрудным. Запомнив, какие вокруг невыкорчеванные пни, Ибрагим повёл быков на прежнее место.
Тем временем воротился гостеприимный пахарь, принёс Ибрагиму крестьянский чурек, сыр и кувшинчик простокваши. Ибрагим накрошил в простоквашу чурека, поел сам, накормил кота и пса, поблагодарил пахаря и, уходя, протянул ему самую большую из золотых монет.
Ибрагим был уже далеко, а удивлённый пахарь всё не мог оторвать глаз от своей мозолистой, натруженной ладони, на которой лежала старинная Тяжёлая монета...
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ,
короткое, но очень напугавшее бабушку Фатьму
Весь этот долгий-предолгий день бабушка Фатьма потратила на то, чтобы занять у кого-нибудь из соседей немного еды. Но не удалось ей раздобыть ничего. В одних домах она видела, что у хозяев и у самих-то ничего нет, но там её хоть радушно встречали, вместе горевали — беда, но помочь ничем не могли. А там, где у хозяев всего было вдоволь, приход бабушки Фатьмы вызывал недовольство. Бедняки стыдились своей нужды, скупцы старались выставить её напоказ. Бабушке Фатьме было жаль и тех и других. В каждом доме видела она детей, но одни смотрели на неё доверчиво, а другие отворачивались, прятали глаза, стыдясь родительской лжи. И этих детей бабушка Фатьма жалела больше всего.
Только под вечер, усталая, с лицом, прикрытым тёмной чадрой, бабушка подошла к своей хижине, толкнула калитку и... застыла в изумлении. Внук её расположился под тутовым деревом на траве, а перед ним прямо на земле была расстелена красивая новая скатерть. У бабушки Фатьмы глаза разбежались: она увидела и золотистые куски зажаренного мяса и курицы, круглые сыры и румяные чуреки. Над мангалом, полным углей, шипел шашлык. Приготовивший этот праздничный ужин Ибрагим иногда бросал куски мяса псу или коту, те на лету ловили их и проглатывали, не разжёвывая.
Бабушка Фатьма зажмурилась, протёрла глаза, снова от крыла... Всё осталось на местах, только теперь Ибрагим широко улыбался, и губы его лоснились от жира — так вкусно и сытно успел он поесть, пока готовил ужин.
— Ну что ты так смотришь? — сказал Ибрагим, спокойно переворачивая шампуры на мангале. — Садись скорее. Сколько хочешь, столько и ешь, — добавил он; его таки распирало от гордости.
