Приключения Филиппа в его странствованиях по свету - [9]

Рыданія прерывали его слова, когда онъ говорилъ. Портретъ ея былъ вынесенъ въ маленькій кабинетъ Филя, въ ту комнату, гдѣ онъ выказалъ презрѣніе въ своему отцу. Что было между ними? Молодой человѣкъ очень измѣнился. Откровенный видъ прежнихъ дней исчезъ и лицо Филиппа было дико и смѣло. Докторъ не позволилъ мнѣ поговорить съ его сыномъ, когда нашолъ насъ вмѣстѣ, но съ умоляющимъ взглядомъ проводилъ меня до двери и заперъ её за мною. Я чувствовалъ, что она закрылась за двумя несчастными людьми.

ГЛАВА III КОНСУЛЬТАЦІЯ

Заглянуть мнѣ въ секреты Фирмина и найти ключъ къ этой тайнѣ? Какой скелетъ былъ у него въ шкапу? Вы можетъ быть вспомните стихи о черепѣ одного англійскаго поэта: замѣтили вы, какъ поэтъ увѣрялъ, что этотъ черепъ непремѣнно принадлежалъ женщинѣ? Такіе черепы заперты въ сердцахъ и воспоминаніи многихъ мущинъ. Вы знаете, у Синей Бороды былъ цѣлый музей изъ нихъ, какъ безразсудная послѣдняя жена его узнала на свое горе. А съ другой стороны дамы, ни полагаемъ, выберутъ себѣ такіе черепы, которые носили бороды, когда были во плоти. Если вамъ дадутъ хорошенькій запертый шкапъ, въ которомъ хранятся скелеты, шкапъ, принадлежащій мущинѣ извѣстныхъ лѣтъ, чтобы узнали полъ того, кому принадлежали эти кости, вамъ не нужны ни отмычка, ни кузнецъ. Вамъ не нужно выламывать замокъ: мы знаемъ что внутри — мы лукавые плуты и свѣтскіе люди. Убійствъ, я полагаю, бываетъ на свѣтѣ немного — не враги наши, не жертвы нашей ненависти и гнѣва уничтожены, лишены жизни и заперты въ этомъ шкапу, подальше отъ нашихъ глазъ: не запрятали ли мы въ шкапы и склянки тѣла вашихъ умершихъ возлюбленныхъ, милостивый государь и милостивая государыня? Итакъ, хотя я не имѣлъ ключа, однако я могъ видѣть сквозь стѣны шкапа скелетъ внутри.

Хотя старшій Фирминъ проводилъ меня до дверей и пересталъ слѣдовать за мной глазами, но когда я завернулъ за уголъ улицы, я былъ увѣренъ, что Филь скоро откроетъ мнѣ свою душу или дастъ какой-нибудь ключъ къ этой тайнѣ. Я услышу отъ него, почему его румяныя щоки впали, зачѣмъ его свѣжій голосъ, который я помню такимъ откровеннымъ и весёлымъ, былъ теперь суровъ и саркастиченъ, и тоны его иногда непріятно звучали въ ушахъ слушателя, а смѣхъ его было больно слышать. Я тревожился о самомъ Филиппѣ. Молодой человѣкъ получилъ въ наслѣдство отъ матери значительное состояніе — восемьсотъ или девятьсотъ фунтовъ годового дохода, какъ мы слышали всегда. Онъ жилъ роскошно, чтобы не сказать расточительно. Я думалъ, что юношескія угрызенія Филиппа были его скелетомъ и огорчался при мысли, что онъ попалъ въ бѣду. Мальчикъ былъ расточителенъ и упрямъ, а отецъ взыскателенъ и раздражонъ.

Я встрѣтилъ моего стараго пріятеля, доктора Гуденофа, въ клубѣ въ одинъ вечеръ; и такъ какъ мы обѣдали вмѣстѣ, я разговорился съ нимъ о его бывшемъ паціентѣ и напомнилъ ему тотъ день, много лѣтъ назадъ, когда мальчикъ лежалъ больной въ школѣ и когда моя бѣдная мать и филиппова били еще живы.

Гуденофъ принялъ очень серьёзный видъ.

— Да, сказалъ онъ, — мальчикъ былъ очень боленъ; онъ былъ при смерти въ то время — въ то время — когда его мать жила на островѣ Уайтѣ, а отецъ ухаживалъ за герцогомъ. Мы думали одно время, что ему уже пришелъ конецъ, но…

— Но искусный докторъ сталъ между нимъ и pallida mor.

— Искусный докторъ? нѣтъ! хорошая сидѣлка! Съ мальчикомъ былъ бредъ и ему вздумалось-было выпрыгнуть изъ окна; онъ сдѣлалъ бы это, если бы не моя сидѣлка. Вы ее знаете.

— Какъ? Сестрица?

— Да, Сестрица.

— Такъ это она ухаживала за Филемъ въ болѣзни и спасла его жизнь? Пью за ея здоровье. Добрая душа!

— Добрая! сказалъ докторъ грубымъ голосомъ и нахмуривъ брови. (Онъ, бывало, чѣмъ болѣе растрогается, тѣмъ свирѣпѣе становится.) Добрая! Хотите еще кусочекъ утки? — Возьмите. Вы ужь довольно ее покушали, а она очень не здорова. Добрая, сэръ? Если бы не женщины, огнь небесный давно сжогъ бы этотъ міръ. Ваша милая мать была одна изъ добрыхъ женщинъ. Я лечилъ васъ, когда вы были больны, въ этой ужасной вашей квартирѣ въ Темплѣ, въ то самое время, когда молодой Фирминъ былъ боленъ въ Грей-Фрайярсъ. Это по моей милости на свѣтѣ живутъ два лишніе шалуна.

— Отчего мистеръ Фирминъ не поѣхалъ къ сыну?

— Гм! нервы слишкомъ деликатны. Впрочемъ, онъ пріѣзжалъ. Легокъ на поминѣ!

Въ эту минуту тотъ, о комъ мы говорили, то-есть отецъ Филя, бывшій членомъ нашего клуба, вошолъ въ столовую высокій, величественный и блѣдный, съ своей стереотипной улыбкой и съ граціознымъ жестомъ своей красивой руки. Улыбка Фирмина какъ-то странно подёргивала его красивыя черты. Когда вы подходили къ нему, онъ вытягивалъ губы, сморщивая челюсти (чтобы образовались ямочки), вѣроятно, съ каждой стороны. Между тѣмъ глаза его выкатывались съ какимъ-то меланхолическимъ выраженіемъ и совершенно отдѣльно отъ той продѣлки, которая происходила съ его ртомъ. Губы говорили: «я джентльмэнъ съ прекрасными манерами и съ очаровательной ловкостью, и предположеніе, что я радъ васъ видѣть. Какъ какъ вы поживаете?» Уныло глядѣли чорные глаза. Я знаю одно или два, но только одно или два мужскія лица, которыя, несмотря на свою озабоченность, могутъ все-таки улыбаться такъ, чтобы улыбка разливалась по всему лицу.