Приключения Джейкоба Фейтфула - [48]

— А как поживает Мэри? — спросил юный Том. — Красивая девушка, и я часто вспоминаю о ней. Но ты прав, она кокетка. Как она кружила голову бедному Домине.

— Я поговорил с ней об этом, и она обещала быть благоразумнее, — ответил я, — но, повторяя выражение ее отца, скажу, что такова ее природа.

— Эта Мэри — красивая баржа, — заметил старый Том, — а такими лодками всегда нелегко управлять. Но, знаешь, Джейкоб, о тебе осведомлялись также, — и дамы.

— Неужели? — спросил я.

— Да, и мне оказали честь: пригласили меня в гостиную. Ты угадываешь теперь?

— Да, — сказал я и почувствовал, что мое лицо омрачилось. — Вы, вероятно, говорите о миссис Драммонд и Саре.

— Вот именно.

И Том старший рассказал мне, что м-с Драммонд послала за ним, очень много расспрашивала обо мне и попросила его передать, что они с дочерью сильно обрадовались, узнав, как мне хорошо живется, а также, что они надеются видеть меня у себя, когда я буду невдалеке от их дома. Потом м-с Драммонд ушла, и Том остался наедине с Сарой, которая попросила его сказать мне, что ее отец убедился в моей правоте, отпустил обоих конторщиков и очень горевал, узнав, как его обманули.

— Тут, — сказал Том, — мисс Сара поручила мне передать от ее имени, что с тех пор как ты уехал от них, она все горюет, но надеется, что ты простишь ее отцу, забудешь все и рано или поздно вернешься к ним; поручила она также передать тебе ее сердечный привет и попросила меня, когда мы пойдем вверх по реке, опять зайти к ней: она хочет послать тебе со мной что-то. Видишь, Джейкоб, ты не забыт, и правда восторжествовала.

— Да, — ответил я, — но слишком поздно, а потому не будем больше говорить об этом. Я вполне счастлив здесь.

Переменив разговор, я сказал моим друзьям о пикнике, предполагавшемся на следующий день, и Том младший вызвался сесть на второе весло в моем ялике, так как, пока баржа стояла у пристани, у него не было работы. Старый Том согласился отпустить сына, и мы решили на следующий день на рассвете сойтись у моего плота.

— Я чувствую, что мы повеселимся, Джейкоб, — сказал Том. — Это видно из твоих рассказов.

В течение дня я отыскал два других ялика и вернулся к вечеру домой.

Стояло славное утро, когда мы с Томом усердно мыли мой ялик. Надев чистое платье, мы отчалили вместе с двумя другими лодками и поплыли вниз по реке. На Уайтхоллской лестнице нас ждало двое мужчин с четырьмя мешками, несколькими корзинами, чугунной сковородой, маленьким котлом и с большим оловянным ведром с крышкой, наполненным кусками льда для охлаждения вин. Нам приказали сложить все эти вещи в один из яликов, два другие предназначались для общества.

— Джейкоб, — сказал Том, — не будем кухней; я одет для гостиной.

Мы только что поместили на место багаж, как появилось общество. М-р Тинфойл разыгрывал роль церемониймейстера.

— Прекрасная Титания note 29, — сказал он даме, которая отозвалась на его обращение, — позвольте мне провести вас к вашему трону.

— Благодарим, добрый Пек, — отвечала она. — Ах, Боже мой, мы забыли или потеряли наш флакон с туалетным уксусом, но мы положительно не можем быть без него! И о чем думали наши фрейлины!

— Душистый Горошек и Горчичное Семечко заслуживают порицания, — заметил Тинфойл. — Не сбегать ли мне за флаконом?

— Да, — продолжала дама. — И вернитесь обратно раньше, чем Левиафан успеет проплыть милю.

— В сорок минут я окружу поясом землю, — ответил актер, выскакивая из ялика.

— Только не задохнетесь ли вы раньше возвращения, сэр? — сказал Том, вмешиваясь в разговор.

Никто не обиделся на это замечание, напротив, послышался веселый смех. Раньше чем Тинфойл исчез из виду, пропавший было флакон упал из платка его обладательницы; поэтому гонца снова вернули, общество разместилось в двух яликах, и мы отчалили. Третий ялик с багажом и провизией шел позади. В нем поместились двое служащих при театре, которых Тинфойл называл Калибаном и Стефано.

— Все ли здесь? — сказал маленький человек с дерзким видом и с носом пуговкой, взявший на себя роль плотника Пигвы из «Сна в летнюю ночь». — Вы, Ник Ботем, — продолжал он, обращаясь к своему соседу, — созданы для Пирама.

Однако его товарища, по-видимому, не восхитила эта фраза. Это был тяжеловесный, белолицый человек в белых полотняных брюках, в белом жилете, в коричневом сюртуке и белой шляпе. Не знаю, рассердило ли его что-нибудь раньше, но, казалось, он был не в духе и тем не менее составлял мишень для острот большей части общества.

— Я попросил бы вас, — ответил толстяк, настоящее имя которого было Уинтерботем, — помолчать, мистер Уэстерн; я не позволю говорить глупости.

— О, мистер Уинтерботем, неужели вы так скоро посеете среди нас семена раздора? Посмотрите на картины природы; послушайте, как поют птички; взгляните, как весело светит солнце, как прекрасно блистает вода. Кто может сердиться в такое утро, — сказала Титания.

— Я не сержусь, мисс, — ответил м-р Уинтерботем, — совсем не сержусь, только моя фамилия — Уинтерботем, а не Ботем. Я не согласен для удовольствия всякого надевать ослиную голову note 30, вот и все. Ботем note 31 — дно, а плоским я быть не хочу; дно же всегда плоско.