Приключения Джейкоба Фейтфула - [36]

— Будете! Дело в том, мистер Фейтфул, что еще не видя вас, я решила заставить Джейкоба ухаживать за мной, а когда я хочу чего-либо, я добиваюсь своего. И я скажу вам, почему мне хочется этого: потому что Тернбулл сказал, будто вы знаете латынь. Скажите, что это такое?

— Латынь — язык, на котором в прежние времена говорили люди, а теперь никто не говорит.

— Ну, так вы будете говорить мне любезности по-латыни.

— А как же вы думаете отвечать мне?

— На простом английском языке, конечно.

— Хорошо. Когда же начнем?

— Когда? Да сейчас, глупый малый! Что за вопрос? Я подошел к Мэри, сказал ей несколько слов по-латыни и прибавил:

— Ну, посмотрите мне в глаза, и мы увидим, не можете ли вы перевести сказанного.

— Что-нибудь дерзкое, — сказала она, глядя на меня своими синими глазами.

— Совсем нет, — ответил я. — Я только попросил этого, — и поцеловал ее в щеку, но в ответ меня так ударили по уху, что в нем пять минут раздавался звон. — Ох, — прибавил я, — это нечестно. Я ухаживал за вами, как вы хотели, «по-латыни».

— А я ответила вам, как и предупреждала, по-английски, — возразила Мэри, покраснев до самого лба, но заливаясь громким смехом. — Теперь я вижу, что вы не умеете ухаживать. Вы были слишком дерзки; впрочем, я сама виновата и должна благодарить только себя. Надеюсь, вам не слишком больно? Мне было бы жалко, если бы было так. Но довольно латыни; с меня достаточно.

— Тогда лучше будем друзьями, — ответил я, протягивая ей руку.

— Этого-то я и хотела по-настоящему, хотя и наговорила вам всяких глупостей, — сказала Мэри. — Я чувствую, мы будем друзьями. Мистер Тернбулл уверял, что вы хотите быть учеником отца, что вы добрый, красивый, умный и скромный малый, а так как ученик отца должен жить у нас в доме, мне больше хотелось, чтобы с нами жил человек такого рода, а не какой-нибудь безобразный, неловкий грубиян, который…

— Не сумел бы ухаживать за вами? — спросил я.

— Не сумел бы сделаться моим товарищем, — возразила Мэри. — Я совсем не хочу, чтобы вы за мной ухаживали. Слушайте, все свое свободное время отец проводит в пивной с трубкой; я очень скучаю, и, когда мне нечего делать, смотрю из окна и строю гримасы проходящим. А потому, видите, Джейкоб, мы должны подружиться. Я не буду часто ссориться с вами, но иногда все-таки побранюсь… так… для разнообразия и ради удовольствия помириться. Вы слышите меня, или вы о чем-нибудь думаете?

— Я думаю, что вы очень странная девушка.

— Может быть, но я не виновата в этом. Моя мать умерла, когда мне было пять лет, отец не мог поместить меня в школу, а потому запирал на целый день одну до своего возвращения с перевоза; только когда мне минуло семь лет, дверь стали оставлять открытой. Я никогда не забуду дня, в который отец сказал, что доверяет мне. Я вообразила себя взрослой женщиной. Помню, что я часто выглядывала из дома, и мне хотелось убежать. Я отходила на два, на три ярда от дверей, но чувствовала такой страх, что пряталась назад. Я редко выходила из дому на час и никогда не бывала где-нибудь дальше Фулгама.

— Значит, вы не учились в школе?

— О нет, никогда, и жалею об этом. Я смотрю, как школьницы идут домой, такие веселые, с сумками за плечами, и думаю, что только из удовольствия ходить в школу и возвращаться назад я училась бы хорошо.

— Хотите научиться читать и писать?

— А вы научите меня? — спросила Мэри, заглядывая мне в глаза.

— С удовольствием, — ответил я смеясь. — И мы будем проводить вечера за этим занятием лучше, чем за ухаживанием. Я научу вас всему, что сам знаю, Мэри, если только вы захотите учиться… Кроме латыни, этого с нас довольно.

— О, я так буду любить вас за это, — серьезно ответила она, — любить за вашу доброту; а вы не любите меня, вот и все.

— Но вот, Мэри, раз мы будем такими добрыми друзьями, мне необходимо, чтобы и ваш отец был моим другом, поэтому скажите мне, что он за человек.

— Хорошо. Во-первых, у него очень хороший характер. Работает он много, но мог бы получать больше, если бы не любил курить в трактире. От меня он требует только, чтобы его обед был готов вовремя, белье чисто и дом в порядке. Он никогда не пьет лишку и всегда говорит вежливо. Но он слишком часто оставляет меня одну и слишком много говорит о «человеческой природе».

— Как же он может говорить с вами, ведь он глух.

— Дайте мне вашу руку; так, теперь обещайте… — я делаю большую глупость, а именно доверяюсь человеку, — обещайте никогда не повторять того, что я расскажу.

— Хорошо, обещаю, — ответил я, предполагая, что ее тайна не имеет значения.

— Ну так… помните, вы обещали… Отец слышит не хуже вас или меня.

— Неужели! — вскрикнул я. — Да ведь все его зовут глухарем Степлтоном?

— Знаю, и он всех уверяет, будто глух, но поступает так, чтобы получать лишние деньги.

— Как он может таким путем получать деньги?

— Многие деловые люди едут по реке и разговаривают о своих делах, не желая, чтобы их кто-нибудь слышал. В таких случаях они всегда нанимают глухаря Степлтона, и он получает больше, чем остальные яличники, а работает меньше.

— Но как же он будет делать теперь, когда я поступил к нему?

— Я думаю, он скажет вам то, что я разболтала, но до тех пор держите ваше обещание. Теперь отправляйтесь куда хотите, потому что я должна пойти в кухню готовить обед.