Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин - [23]
Нет, это непостижимо!.. Неужели бесконечные падения отразились на его зрении? Или на мозгу? — в лобной части помещаются зрительные центры. Нет. Насколько помнится, лбом ему еще не приходилось преодолевать препятствий. Нужно думать, что зрительные центры в порядке… Вот задача!..
Почва состояла из прозрачных, как бы роговых, многогранных плит, плотно пригнанных друг к другу и обильно смазанных жиром; почти на каждую плиту приходилась одна бамбукообразная былинка, которая, если бы стояла прямо, превосходила бы врача своей длиной в три раза; но все былинки почти лежали на земле, точно ураган пронесся недавно и смял их.
— Ни-че-го не понимаю! — беспрестанно восклицал врач, бредя все дальше и дальше — к тому месту, где столь удачно обрушилось в свое время «небо»; и набрел наконец на раздавленное животное, плавающее в лужах собственной крови.
Новое зрелище породило новую растерянность.
— Ни-че-го не понимаю!..
И лишь когда Скальпель залез случайно в одну из кровавых луж и обнаружил в ней новое животное, похожее на безглавого удава, которое извивалось судорожно в предсмертной агонии, — только тогда внезапное просветление осенило его…
— Ба!.. Да ведь это — спирилла!.. Спирилла, вызывающая у человека возвратный тиф… А так как она может жить только в двух организмах, в человеческом и… вшином, то… враг, преследовавший нас вчера — самая настоящая платяная вошь! И то, что обрушилось на нее, не что иное, как палец! Ха-ха-ха!.. Значит, мы находимся на коже человека!.. Вот дуракус! Не сообразил сразу… Конечно, конечно; теперь все ясно… Подземный гул — это работа сердца, журчание крови в сосудах, деятельность легких… Плитообразность почвы — не что иное, как клетки покровного эпителия; бамбук — пушок, покрывающий кожу; небо — полотняная рубаха… Ха-ха-ха!.. Товарищ Даниленко! Товарищ Даниленко!..
Нужно сказать, что Скальпель свои мысли привык всегда облекать в слова и делать общественным достоянием, т. е. выражать вслух, вне всякой зависимости от наличия слушателей; а Николка, давно проснувшийся и не любивший без острой надобности покидать лежачее положение, наблюдал за ним еще с того момента, когда он благодушно поглаживал лысинку. Страшная обстановка смущала Николку не менее врача, а самое главное — мешала ему снова погрузиться в сладкий сон. Последнее было досадней всего, ибо мягкая и теплая почва, однообразный и ритмичный, как стихотворение старого поэта, гул, отсутствие пыли и ветра действовали как нельзя более усыпляюще… Теперь, когда врач, просветленный встречей со спириллою, просветил невольно и его, можно было закрыть глаза и с чистым сердцем использовать удобный момент, столь редко встречающийся в этом миру.
— Товарищ Даниленко! Даниленко, э-гой!.. Знаете, где мы находимся?..
Еще бы не знать! Николка превосходно знал это, но не любил два раза выслушивать одно и то же.
Не получив никакого отклика, врач, однако, не расхолодился, а с прежним исследовательским пылом направил свои стопы в другую сторону, туда, где почва круто поднималась, увенчанная, как казалось, бором тысячелетней давности.
— Это, конечно, кожная растительность, — сказал он и тем не менее решил ее исследовать, имея тайную надежду найти там что-нибудь съедобное.
В одном месте, у подошвы бора, на холме «небо» почти соприкасалось с «землею». Этот пункт мог послужить хорошим окном в потусторонний мир. Врач скоро достиг его. Не стоило больших трудов подтянуться на руках и пролезть в четырехугольный провал.
Собственно, ничего нового и интересного в «заоблачном» мире не оказалось: та же падающая пыль, буреносный ветер и сине-фиолетовое небо. Но врач имел способность в старом отыскивать новое и везде находить материал для просветительной деятельности. И здесь он нашел его: над «небом», иначе, над рубашкой, воздух искрился мелкими прозрачными шариками; это был туман, сырость, характеризующие плохо вентилируемую комнату.
«Вот где гигиена плачет», — с профессиональной скорбью подумал врач, прыгая вниз в твердом намерении немедля призвать друга к «окну» и прочесть ему утреннюю лекцию.
Лекция, однако, не состоялась.
Слишком резко повернувшись в ту сторону, где остался Николка, и в просветительном энтузиазме не заметив рядом большой ямы с обрывистыми жирными краями, Скальпель скатился вниз, как на лыжах, бережно храня на устах улыбку, предназначенную для друга. Все-таки он успел что-то крикнуть. В этом было его счастье.
Николка вовремя проснулся, как раз в тот момент, когда врач, взмахнув руками, скрылся из его поля зрения.
То была крайне неприятная минута для пробудившегося ленивца: потерять врача значило потерять не только хорошего товарища. Навсегда утратить надежду на прекращение «физиологического опыта», а следовательно, и на возвращение в нормальное состояние — вот что это значило.
Немудрено, что Николка понесся, урагану подобный, на предательский холм…
Здесь ему преградила дорогу яма. Она была настолько широка, что прыгать через нее не рискнул бы лучший прыгун. Николку больше интересовала глубина ее; но как это узнать, когда края ямы походили на гладко отполированный лед?.. Заглянуть внутрь представлялось делом невыполнимым. Оставалось одно: зычно окликнуть друга…
