Приключения доктора - [26]
Но тот боязливо выдернул руку и только, не глядя на Михаила Георгиевича, отодвинулся в сторонку.
Вой, между тем, продолжался, хотя это и казалось совершенно невероятным: ни одно живое существо, как бы оно ни страдало, не может кричать так долго! Волосы на голове Михаила Георгиевича встали дыбом.
— Посмотрите сюда… — осипшим вдруг голосом заговорил Петр Васильевич, привлекая внимание доктора.
Михаил Георгиевич перевел взгляд туда, куда указывал управляющий, и оцепенел: всё пространство перед воротами фермы было залито кровью, и не так, как если бы перед воротами кто-то расшибся или как если бы перед ними даже кого-то зарезали, а страшно — целиком, сплошною массой, причем кровь продолжала прибывать.
Кровь ручьем, потоком лилась из-под запертых ворот, пробиваясь через щель и пульсируя отвратительными волнами. Вой при этом не смолкал ни на мгновение.
Стало ясно, что несся он именно с фермы — откуда-то из ее глубины — и что там происходило не просто что-то ужасное, а нечто совершенно нечеловеческое! Уже одно то, что, несмотря на запертые ворота, вой сумел разнестись по всей округе, свидетельствовало о беспредельном ужасе перед беспредельным кошмаром.
Михаил Георгиевич и Петр Васильевич невольно схватились за руки, а чуть со спины к ним привалился Константин: дворник тяжело дышал, его дыхание врывалось Михаилу Георгиевичу и Петру Васильевичу в уши, казалось сбитым и горячим.
— Пойдем? — робко, совсем не так, как он говорил обычно, спросил Петра Васильевича доктор. — Ведь нужно посмотреть?
Петр Васильевич сглотнул:
— Да… нужно.
Тогда Константин вцепился в обоих и зашептал:
— Не нужно, не нужно…
— Да как же? — тоже шепотом возразил Михаил Георгиевич. — Ведь там явно кто-то погибает!
Зрачки Константина расширились, а сам он ссутулился:
— Поздно… слишком поздно!
— Что?
— Опоздали мы, говорю!
Это утверждение казалось логичным: несчастное существо, непонятно как и от чего, но явно в невероятных муках погибавшее за воротами, выло уже так долго, а крови перед воротами было уже так много, что помочь ему вряд ли было возможно. Даже если оно и было всё еще живо — а вой на это указывал прямо, — спасти бы его всё равно не удалось! И всё же оставалось еще одно, о чем Михаил Георгиевич и напомнил Константину:
— Но, может, мы сможем избавить его от страданий!
Тогда и Константин, как раньше Петр Васильевич, сглотнул:
— Да… может.
Все трое, держась вплотную друг к другу и под взглядами множества глаз, двинулись вперед — к воротам.
Ворота оказались заперты, причем изнутри.
— Давайте подналяжем… — предложил Петр Васильевич.
И все трое налегли.
Строение фермы было старым и, в отличие от того строения, в котором размещалась ферма при доме Ямщиковой, ремонтов и реконструкций не знала уже давно. Поэтому и ворота при ней, несмотря на видимую мощь, оказались достаточно хлипкими. Под напором трех человек они ходили ходуном, а потом и вовсе распахнулись: скобы для закладного бруса не выдержали, одна из них отвалилась вообще, другая повисла на ржавом гвозде — заложенный в них брус рухнул на землю.
Михаил Георгиевич, Петр Васильевич и Константин вошли.
Света не было: пришлось чиркнуть спичкой и поджечь вырванный из памятной книжки и скрученный в плотную трубочку лист. И как только огонек разгорелся и хоть что-то осветил вокруг, вой стих, сменившись быстрым и громким дыханием: настолько громким, что звук его, шедший откуда-то из глубины фермы, доносился до самого входа.
— Там!
Михаил Георгиевич, Петр Васильевич и Константин пошли вперед.
Ступать приходилось с осторожностью: весь пол между стойлами был залит кровью. Крови было такое неимоверное количество, что это казалось странным: что же за существо такое было ранено на ферме вдовы, что в нем, в этом существе, могло оказаться столько крови? А еще, помимо кровавого разлива, удивление вызывали сразу два обстоятельства.
Во-первых, запах или, что более точно, его отсутствие. Михаил Георгиевич первым подметил это обстоятельство, носом потянув воздух:
— Странно, — сказал он. — Кровью совсем не пахнет. А ведь при таком количестве запах, что называется, должен с ног сшибать!
Петр Васильевич согласно кивнул:
— Действительно странно!
— Вот и Линеар спокоен…
Сидевший за пазухой у Михаила Георгиевича Линеар и в самом деле никакого беспокойства не проявлял. Когда окрестности сотрясались воем, он постоянно ёрзал, перебирая лапками, но стоило вою стихнуть, он тоже затих. Михаил Георгиевич отвернул воротник и посмотрел: Линеар сладостно дрых, удобно устроившись в складках шарфа.
— Чудеса!
Второе обстоятельство — поведение коров. Несчастные по виду, худые, некоторые — вконец изможденные, нечищеные, коровы, тем не менее, были в остальном нормальны: как и Линеар, они не проявляли никакого беспокойства, даже не стоя, а лежа по стойлам, как если бы ничего ужасного на ферме не происходило. Никаких испуганных мычаний — ничего! А ведь если бы, скажем, прямо у них на глазах убивали одну из товарок, вели бы они себя совсем по-другому!
— Ничего не понимаю… — Петр Васильевич. — Такого просто не может быть!
— А где же Лидия Захаровна? — вдруг спросил Константин. — Неужто она ничего не слышала?
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.
Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!
Средневековая Польша. Польский король Сигизмунд I Старый (1467–1548) женится на Боне, дочери миланского герцога Джангалеаццо Сфорца. Красивая, обворожительная, умная, она рвется к власти. Ее не устраивает положение жены короля, она сама хочет стать королевой и править страной.Все было в трагически оборвавшейся жизни Боны — политические дрязги, коварство придворных, козни врагов и непостоянство друзей. О том, как непросто казаться сильной, будучи слабой, и повествует книга «Королева Бона».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
Многие эссе и очерки, составившие книгу, публиковались в периодической печати, вызывая колоссальный читательский интерес.Переработанные и дополненные, они составили своеобразный «интеллектуальный роман».В отличие от многих, поднимающих «еврейскую» тему и зачастую откровенно спекулирующих на ней, писатель-мыслитель не сводит счеты ни с народами, ни со странами, ни с людьми. Но, ничего не прощая и не забывая, он предъявляет самый строгий иск – Иск Истории.
«Кто любит меня, за мной!» – с этим кличем она первой бросалась в бой. За ней шли, ей верили, ее боготворили самые отчаянные рубаки, не боявшиеся ни бога, ни черта. О ее подвигах слагали легенды. Ее причислили к лику святых и величают Спасительницей Франции. Ее представляют героиней без страха и упрека…На страницах этого романа предстает совсем другая Жанна д’Арк – не обезличенная бесполая святая церковных Житий и не бронзовый памятник, не ведающий ужаса и сомнений, а живая, смертная, совсем юная девушка, которая отчаянно боялась крови и боли, но, преодолевая страх, повела в бой тысячи мужчин.
В историческом романе видного узбекского писателя Максуда Кариева «Спитамен» повествуется о событиях многовековой давности, происходивших на земле Согдианы (территории, расположенной между реками Амударьей и Сырдарьей) в IV–III вв. до н. э. С первого дня вторжения войск Александра Македонского в среднюю Азию поднимается широкая волна народного сопротивления захватчикам. Читатель станет соучастником давних событий и узнает о сложной и полной драматизма судьбе талантливого полководца Спитамена, возглавившего народное восстание и в сражении при реке Политимете (Зеравшане) сумевшего нанести первое серьезное поражение Александру Македонскому, считавшемуся до этого непобедимым.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.