Приключения доктора - [21]
— Новшества там изрядные, не каждому по душе. Побоялся Петр Васильевич, что к нему претензии будут, вот и решил: закрыться на день от греха подальше! А там уж видно будет — не каждый же день этот гад сюда шляться повадится… ног ему никаких не хватит! Да и занятия повыгодней у него — к гадалке ходить не надо — имеются.
Эта новость многое объяснила Михаилу Георгиевичу — в частности, почему его так нелюбезно приняли в лавке, — но в то же время повергла в уныние:
— Что же делать? Линеара нужно накормить!
— Линеара? — не понял дворник.
— Это его так зовут… — доктор осторожно похлопал себя по груди: там, где под пальто притаился щенок.
— Ах, вот оно что… — во взгляде дворника промелькнула лукавая усмешка. — Линеар стало быть… ну так, конечно, да: Линеара нужно покормить!
— Но если ферма закрыта…
— А вы на ферму вдовы ступайте: та еще точно работает!
— Говорят, товар у нее… не очень?
— Что правда, то правда. Дрянь, откровенно сказать, товарчик!
— Зачем же тогда советуете?
— А выбор какой?
И тут, наконец, Михаила Георгиевича осенило:
— А может вот как поступим? Я денег дам, а вы в лавку сходите? Вас-то они не погонят…
Но дворник только головой покачал:
— Да мы и вместе могли бы сходить: не в этом затруднение. Затруднение в том, что нет у них ни молока, ни сливок. Ирод — инспектор этот — работать не дал: ферма закрылась, поставок не было. Только те, что с самого утра успели принести, но это молоко давно уже продано.
— Да, — расстроенно пробормотал Михаил Георгиевич, — о сливках они и сами предупредили, но молоко…
— Нет и его, поверьте! — дворник махнул рукой в сторону окошка своей каморки. — С час назад Алтуфьева из седьмого последний бидон купила. Сам видел: прошла мимо, несла бидон и страшно ругалась… то есть, слов-то я, разумеется, не слышал, но она всегда страшно ругается, если что не по ней. А тут — понятно: молоко из лавки ей не по карману, на ферму она прямиком ходит. Но сегодня… эх… детишек у нее шестеро, погодки. Без молока не оставишь!
Михаил Георгиевич приуныл: всё складывалось не в его пользу. И даже хуже: теперь уже и к Сушкину не было смысла подниматься с просьбою прикупить в лавке молока. Надеяться же на то, что у репортера в доме и без того имелись запасы такого рода продуктов, не приходилось: репортер славился любовью к еде и выпивке, но только не к сливочно-молочной диете! Да и какие запасы могли быть в те времена, о которых мы взялись живописать? Когда до создания первого бытового электрического холодильника оставалось еще добрых одиннадцать лет, а широко применявшиеся в домах устройства, заполнявшиеся льдом, — этакие наследники «ледников» минувших эпох — были предназначены для хранения, в первую очередь, мяса? Кроме того, львиную долю «на рынке» молочной продукции занимали непастеризованные молоко и сливки, что — с холодильником ли, без — резко ограничивало срок их хранения. Молоко и сливки старались употреблять тут же: купил и выпил. А сами покупки осуществлялись ежедневно; чаще — по утрам. И тот факт, что на ферме Петра Васильевича имелась линия пастеризации, в этом смысле ничего не менял. Тем более что сам Петр Васильевич пастеризованную продукцию реализовывал не окрест, а туда, куда без оной технологии поставить ее было бы невозможно.
И все же кое-какая надежда пробилась лучиком света в мрачные размышления Михаила Георгиевича:
— Скажите, — оживая, подступился он к дворнику, — но коров-то доили?
— Конечно!
— А если молоко не поставили в лавку, куда же его дели?
Дворник задумался, а потом пожал плечами:
— Скорее всего, в чаны слили.
— Что еще за чаны? — не понял Михаил Георгиевич.
Дворник, вообще к Петру Васильевичу относившийся очень уважительно, но к его новшествам — с опаской, нахмурился:
— Есть такие на ферме. В них молоко подогревают. На мой взгляд, пустая трата времени и порча продукта: это же надо — подогреть, но не вскипятить, охладить и… кипяченое-то — гадость, а уж такое…
— Пастеризация! — осенило Михаила Георгиевича.
— Вы пробовали? — Дворник явно не понял мудреного слова и, пропустив его мимо ушей, зацепился за сам восторг, явственно отразившийся в восклицании доктора. — Неужели понравилось?
Михаил Георгиевич покачал головой:
— Слышал, но не пробовал. Впрочем, говорят, на вкус пастеризованное молоко ничем не отличается от обычного!
— Такого просто не может быть! — с полной убежденностью в своей правоте возразил дворник. — Не может и всё!
— Ну, хорошо… посмотрим!
— Как так?
— Просто! — Михаил Георгиевич повеселел. — Проводите меня: вас ведь впустят на ферму?
Дворник наморщил лоб, почесал его всей пятерней — он явно что-то прикидывал в уме, — но в итоге ответил утвердительно:
— Да: меня, я думаю, впустят!
— Тогда идемте!
— Ну что же…
И они — ведомый дворником по лабиринту междворовых переходов Михаил Георгиевич — пошли.
От нового к старому
В сопровождении дворника всё оказалось не таким запутанным, как выглядело на первый взгляд. Уверенно поворачивая и не менее уверенно после каждого поворота выбирая дорогу — среди разбегавшихся в разные стороны тропинок, — дворник быстро, за какие-то две-три минуты, довел Михаила Георгиевича до молочной фермы.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.
Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.