Приключения богатыря Никиты Алексича. Сотоварищи - [13]

– Да вот, в Пограничье нас дэв мой отправляет, – я передал Захарычу писульку Кощееву. – Прибарахлиться бы.

– С нашим удовольствием! Выбирайте, чего душа желает. Показать чего, аль сами управитесь?

Я махнул, мол, сам разберусь, и повел Егора в тот угол, где висели одежды Пограничья. По дороге нам повстречалось несколько человек из отделов быта и колдовства. Да уж, сегодня у Захарыча просто выходной. Обычно в его пенатах яблоку негде упасть, а тут…

Егора я одел не то, чтобы быстро, но без особых трудностей. Оказывается, на его неказистую фигуру здесь было множество одежды и обувки. Мы подобрали ему штаны в стиле «милитари», кроссовки, черную футболку, зеленую ветровку, кепку в тон штанам. Когда послушник вышел из примерочной, я удовлетворенно крякнул. Передо мной стоял типичный, как говорят в Пограничье, тинейнжер. Про такого и не скажешь, что он – будущий соловей-разбойник. И это хорошо. Вот только прическа портит все впечатление. С этим нужно будет что-то сделать.

Оставшись довольным своим вкусом и работой, я прибарахлился сам. Набор стандартный: джинсы, водолазка, кроссовки, кожаная куртка. На голову – ничего. Так привычнее.

Захарыч принял наши шмотки по описи, которую заполнил в считанные мгновения, осмотрел нас с ног до головы, остался доволен.

– Ты не серчай, коль порвем там что аль потеряем, – предупредил я. – Служба, знаешь ли.

– Не переживай, – пожал мне домовой на последок руку. – Мы же свои, разберемся.

Вот за это Захарыча любили все. Кроме, естественно, его начальника Кощея. Но поделать Чахлый ничего не мог: должность такая у домового. Тут уж, как говорят в Пограничье, диалектика: единство и борьба двух противоположностей. Так и сосуществуют эти два института, стараясь поменьше пересекаться.

Ну, разговоры разговорами, а с прической моего Егора делать что-то нужно. Значит, заглянем к Марье-искуснице.

Изба, в которой мастерила Марья, была на другом конце территории, занимаемой Приказом. Почему искусница выбрала для себя именно это место – никто не знал, но народу здесь не переводилось никогда. Славилась Марья своими рукодельями и, особливо у дам, прическами. Со временем даже пришлось достраивать два дома под ее нужды. Это был, пожалуй, один из тех немногих случаев, когда Кощей безропотно отсыпал злато. Как-никак доход с такого предприятия был и стабильным, и большим.

Стоило мне заявиться в цирюльне, как Марья тут же выпорхнула в зал из своих покоев, словно ждала меня. Она проскользнула меж кресел, в которых сидели матроны и девицы, жаждущие своей страшной силой сразить как можно больше мужиков да приворотить новых, улыбаясь своей шикарной обезоруживающей улыбкой. Добрые люди говаривали, что так она улыбается, только когда меня видит. Я и сам замечал, как обхаживает меня красавица да тихонько вздыхает при расставании, но сердцу-то не прикажешь! Отношения у нас, с моей стороны, только дружеские. Что поделать, коль имя суженой моей – Служба.

– Здравствуй-здравствуй добрый молодец! – Марья чмокнула меня в щеку. Если бы я вовремя не повернул голову, то и в губы угодила бы. Не то, что мне неприятно, просто на людях, да еще и при послушнике, как-то неудобно. – С чем пожаловали?

– Вот, моего помощника в порядок привести нужно, – ответил я, представляя ей Егора, который, взглянув в ясны очи красавицы, зарделся, словно красна девица. – В Пограничье идем, а прическа у него – не фонтан.

– Ох уж мне этот Никита! – проворковала Марья, едва удостоив паренька взглядом и беря меня – не его – за руку. – Словечек разных понахватался. Так, поди, скоро по-русски совсем разговаривать перестанешь.

– Поможешь?

– А то! Девушки!

Две милые помощницы лебедушками скользнули к хозяйке, приняли под белы ручки совсем растерявшегося Егора и повели к свободному креслу. Мой бедный послушник так растерялся, что едва не споткнулся на ровном месте. Даже не верится, что этот ловелас буквально час назад вполне успешно подбивал клинья к Варваре-красе! Не такой он уж и крутой, оказывается.

– Сама им займусь, – продолжала ворковать Марья, подталкивая меня вслед за послушником. – А ты рассказывай, как житие бытие. Почему не заглядываешь? Аль недосуг?

– Служба, знаешь ли, – ответил я невнятно. Сейчас меня больше беспокоил мой помощник, чем разговоры красивой женщины.

Марья, уловив своим женским чутьем, что разговоры сейчас излишни, посмотрела на готового к стрижке паренька, взяла его своими пальчиками за голову, приподняла ее, повернула вправо-влево, сказала:

– Тут вариантов немного, но мы кое-что придумаем.

Ножницы и гребешок в ее руках словно ожили. Они порхали над головой Егора, снимая лишние пряди, а Марья тем временем, не удержавшись, щебетала что-то о своих девушках да клиентках, по ходу дела сообщая мне страшные тайны, о которых сплетничают женщины. Кстати, я с неудовольствием отметил, что слухи о Пророчестве и истинной причине бегства уже просочились в это хранилище красоты. Марья, сделав мне страшные глаза, под большим секретом сообщила, что ей сказала Ильинична, ну, жена дьяка из отдела извоза, а той – Катенька, дочка самого главного лешего нашего угодья, а той – Прасковья Петровна, неважно какая, что, мол, много сейчас беглецов объявилось.