Приключения английского языка - [98]
Англичане, куда ни посмотри после неудавшейся академии Свифта, основополагающего словаря Джонсона и разделяющего классы ораторского искусства Шеридана, вовсю развлекались, искажая свой язык и командуя его формами и звуками, что отражало пуританские манеры, классовые предрассудки и соперничающие этические принципы. Язык покорили, рассекли на части, очистили цензурой, отшлифовали, вышколили и после всего этого на него нередко смотрели с неприязнью. В конечном счете из этого ничего не вышло: язык жил своей жизнью, и если перед ним закрывали одну дверь, он открывал дюжину других. Но в то время ситуация для некоторых была тягостной.
Провинциальный говор и диалекты клеймились и презирались еще сильнее, чем прежде. Любого джентльмена встречали не только по его богатству и происхождению, но и по правильному выговору. Язык стал орудием снобов и полезным союзником иерархов. Эти особенности вошли в английскую культуру и стали частью нашей сегодняшней жизни: до сих пор не прекращаются бои за произношение. Грамматисты все еще отслеживают публичные высказывания и радостно набрасываются на «ошибки». Исправление речи стало для англичан чуть ли не самым популярным видом спорта для закрытых помещений. В некотором роде все к лучшему: это показывает, как высоко мы ценим свой язык, а безымянная армия защитников знает, без сомнения, что хранимый ими язык поистине бесценен, и стремится поддерживать его в хорошей форме.
Хотя у английского языка есть замечательная способность объединять людей, он обладает и безграничной властью разделять их. Страны, области, города и даже мелкие деревни держались и нередко даже до сих пор на удивление крепко держатся за свой говор, хотя, казалось бы, появление в XX веке автострад единообразия давно уже подавило и лишило жизни местные речевые традиции. Вдобавок, даже после того, как хозяева и хозяйки языка вынесли свой вердикт, остались особые манеры речи, принятые в тех или иных семьях, местных группировках, клубах или даже тайных обществах. В любом отдельно взятом колледже влиятельного университета (или, скажем, в даремской деревеньке вдали от цивилизации) могла быть своя особенная и узнаваемая манера речи. Каждый из нас являет собой говорящую демонстрацию нашей истории. Акцент – это подъемы и спуски на лестнице общественных амбиций, а также один из важнейших видов оружия мошенника.
Хотя это многообразие значит для общественного мнения уже не так много и не приводит к столь суровым и значительным последствиям, как это было, скажем, на моем веку 50 лет назад, оно все еще сохраняется и по-прежнему имеет значение.
В XIX веке ему придавалось чрезмерное, на наш современный взгляд, значение, но наблюдать его можно и сегодня. Линда Магглстоун в качестве одного из примеров привела творчество Джона Китса. Во время его недолгой жизни, в соответствии с правилами хорошего тона, полагалось звучно произносить [r]. Многие (как тогда, так и теперь) этого не делали и, к примеру, lord стали произносить как laud. Такое явление часто называли cockney rhymes – рифмы в духе кокни. Томас Гуд писал Китсу, убеждая его быть осторожным с этой распространенной привычкой и следить, чтобы рифмы звучали для «образованного слушателя гармоничным колокольным звоном», а «такие чудовища, как рифмы morn – dawn, fought – sort, пагубны для поэзии».
Китса критиковали за такие рифмы, как fauns – thorns, thoughts – sorts. В 1818 году Джон Локхарт в «Эдинбургском журнале Блэквуда» (Blackwood's Edinburgh Magazine) ссылался на «грамотную речь», чтобы осудить Китса как «необразованного и неосновательного юнца… которому недостает логики, чтобы проанализировать одну-единственную идею, или воображения, чтобы сформировать хотя бы один оригинальный образ», и, что ужаснее всего, «не хватает образования, чтобы отличить письменную речь англичан от устного жаргона кокни». В 1880 году Джерард Мэнли Хопкинс все еще критиковал Китса за те же грехи, в частности за произношение его [r], которое, не будучи общепризнанным, делало его рифмы «оскорбительными не столько для уха, сколько для ума».
В довершение всего в преддверии Первой мировой войны появляется «Пигмалион», в котором Джордж Бернард Шоу пытается продемонстрировать, что можно изменить характер и социальное положение неграмотной продавщицы с цветочного рынка в Ковент-Гардене, превратить ее в светскую даму, всего лишь избавив от кокни и обучив подобающему произношению. В музыкальной постановке этой пьесы «Моя прекрасная леди» она может правильно произнести
