Приключения, 1985 - [9]

— Выгнали меня, — понурился вогул, продолжая жевать. Потом, словно стремясь загладить какую-то вину, сказал: — Порато жрать хотел, одни ягоды брал… Живот совсем нету…

— Как звать-то? — улыбнулся Иван.

— Алпа…

— За какие же вины тебя, Алпа, в тайгу без еды и без оружья изгнали? — проговорил Иван, когда молодой вогул собрал с расстеленной тряпицы последние крошки и отправил в рот.

— А-а, — неопределенно махнув рукой, отозвался чумазый. — Девку у старика хотел отнять…

— Вот это по-нашему, — Иван широко улыбнулся и потрепал Алпу по плечу. — Расскажи.

— С девкой мы слюбились, а тут к ее отцу старик один свататься: пятьдесят оленей дам. Отец: ладна. Отдал девку. А я к стариковой землянке подобрался да и прокричал кедровкой — и раньше ее так из дому вызывал. А старик-то ушлый: сообразил, что на ту пору кедровке еще не время голос подавать. И уследил, как девка моя тряпки свои собирать стала, а потом в тайге нас и накрыл. Отвез ее к родителям. «Непутевые, — говорит, — вы, и поросль ваша такая же, отдавайте приданое…»

Вогул замолчал, невидящим взглядом уставившись в береговую гальку. Потом со вздохом продолжал:

— Прибил ее отец: опозорила, говорит. И к дяде-шаману отвез. «Не хотела, — бает, — мужу угождать, будешь на целый пауль работать — у шамана-то еще несколько служек живут».

— Это какой шаман? — насторожился Иван. — Случаем не Воюпта?

— Он, — удивленно кивнул вогул.

— Я ведь туда и пробираюсь, знаю, что где-то у истока реки он живет. Витконайкерас, — последнее слово Иван выговорил по складам. — Знаешь такое место?

Алпа с сомнением покачал головой.

— По воде туда не попадешь. Старики говорят, река в верховьях среди скал течет, никакую лодку на бечеве не проведешь, а против течения не выгрести. А если кто и попытается, загородит ему дорогу Мирсуснехум. Никому туда ходить не велит, кроме шаманов.

— Это кто таков?

— Главный самый бог. Как тебе перетолмачить?.. За народом смотрящий мужик…

— Раз шаманам можно — значит, и дорога какая-то есть?

— Есть. Ворга старая — оленья тропа то есть. Ее по катпосам найти можно.

— Что еще за притча?

— Катпос? Знак такой на дереве — путь метят.

— А ты знаешь, как на эту тропу попасть?

— Всякий вогул знает… Мы в начале той ворги жертвы для шамана оставляем — шкурки, ленты цветные, деньги кладем.

Иван помолчал, что-то обдумывая, и снова спросил:

— Правда, что у Воюпты Золотая Баба схоронена?

Вогул встревоженно оглянулся, будто кто-то мог услышать его. Сдавленно начал:

— Старики говорили: раньше Баба в пещере стояла, каждый мог приходить, о чем хочешь просить… Потом, когда епископ по тайге ездил, идолов сокрушал, забрал Воюпта ту Бабу к себе — сберечь-де хотел. Никого с тех пор не подпускает. «Давайте, — говорит, — мне подношения, а уж я перед ней за вас помолюсь…» А не дашь — грозит нажаловаться ей, тогда беды жди…

— Так что ж вы терпите, дурни? — изумился Иван.

— И так роптать стал народ — лучше б уж епископ ее забрал, ему бы и горе от нее… А теперь боятся: наговорит ей чего Воюпта — черная немочь навалится…

— Отобрать давно надо было Бабу эту у шамана.

— Не пройти к нему… Ту воргу менквы стерегут.

Иван вопросительно уставился на Алпу. Вогул опять опасливо оглянулся и, понизив голос, объяснил:

— Это злые духи. Половина — человек, половина — зверь…

— Поможешь мне? — спросил Иван. — Хочу я Золотую Бабу добыть…

Алпа со страхом глядел на него, но ничего не говорил, словно лишился дара речи.

— Чего ты?

— Накажет, накажет она, — наконец с трудом проговорил вогул.

— А я тебе невесту твою помогу увезти. Будете у нас в деревне жить, коли в пауле вам места не стало…

Алпа с сомнением качал головой.

— Да зачем тебе Баба?..

— Отец-мать да братья мои в тюрьме сидят. Невесту любить не велит человек немецкий… «Привезешь, — говорит, — идола златого — верну вам всем волю, женись тогда…»

Алпа долго молчал, раздумывая над словами Ивана, потом несмело начал:

— Не ходить бы туда, Ивашка. Может, немца другим чем задаришь?..

— Удовольствуешь его, мордатого! — с горечью отозвался Иван. — У него денег-то, чай, без счету. Им ведь, нехристям, втрое против наших русских платят.

— Это почему? — удивился Алпа.

— А как старики наши говорили, что в восьмой тысяче толку не будет, так и сталось. Все по антихристову научению владыки наши творят.

— Это какая еще восьмая тысяча?

— От сотворения мира идет нынче семь тысяч двести сорок второй год. А по казенному счету — одна тысяча семьсот тридцать четвертый. Уставщик наш деревенский так изъяснял: запутать хотят никониане, сбить овец стада Христова, чтобы второе пришествие проспали.

Иван говорил с глубокой верой в истинность своих слов, щеки его разрумянились, глаза светились вдохновением.

Алпа, завороженно слушавший Ивана, огорченно признался:

— Занимательно тебя слушать. Жалко только, не понял ничего.

— Мы, старому-то кресту верные, в Писании всех превзошли. Спроси меня: книгу Судей ли, книги ли царств, Давида-царя псалмы — все знаю, — теперь в голосе кержака звучало некоторое самодовольство.

— Опять не понимаю ничего, — сокрушался Алпа. — Отчего, если вы самые грамотные да справные, вас власть гонит? Обычай ваш русский не уразумею… Вот сам видел прошлым годом: провезли верхотурским трактом важных начальников. Камзолы богатые, на голове кудри сивые, на ногах кандалы. Спросили наши у офицера, кто такие, — а офицер и слов-то русских не понимает. Дознались потом, что больших бояр в Пелым да в Березов шлют по царицыному указу.