Приключения 1978 - [28]

Фома промолчал. Ротмистр сел на стул и, продолжая сверлить глазами арестанта:

— Ваше исчезновение из Твери совпало с убийством рабочего Павла Волнухина. Было ли это случайным совпадением или тут есть какая-то связь?

— Господин ротмистр, — воспользовался паузой Фома, — я господина Волнухина не имел чести знать, о его убийстве мне ничего не известно.

— Господин Егоров, должен вас предупредить, год, который прошел со времени убийства, для нас не пропал даром, Нам все известно. Решительно все. И независимо от того, признаете вы себя виновным или нет.

Ротмистр не сводил глаз с Егорова, слушавшего с иронической усмешкой на губах.

— Все известно, стоит ли терять время на встречи со мной?

— Будь моя воля, я ограничился бы одним листом бумаги — приговором. Доказана вина — суд скорый и правый! Преступника в острог или на каторгу. Осмелюсь высказать крамольную мысль: если суждено погибнуть нашему строю, то он погибнет не от вашей революции, а от нашей российской любви к бумаге. Вот полюбуйтесь! — Щербович стал вынимать из ящиков стола папки. — Раз… два… три… четыре… пять… шесть… Что это? Как вы думаете? Это показания Соколова, Швецова, Богатова, Вагжанова, Кондратьева, Громовой!..

«Неужели и Наташу схватили?» — подумал Егоров.

А ротмистр продолжал:

— Записываем каждую мелочь. — Открыл одну, полистал, стал читать: — «Опись вещественных доказательств, приложенных к дознанию». Название вещей и бумаг, отобранных у обвиняемого Бусарова. Прокламации Российской социал-демократической рабочей партии под заголовком «Письмо товарища из Одессы по поводу последних событий», один экземпляр «Летучего листка» № 4 от 19 февраля. Один экземпляр брошюры «Листки жизни» № 10 от 20 сентября. Рукописное стихотворение «Невинно осужденный». А вот опись вещей, отобранных у обвиняемой Конкордии Громовой. Ну, это-то зачем? Тут вот «Список лиц, обвиняемых по дознанию о революционных кружках, организованных среди фабричных рабочих Твери Иваном Ивановичем Егоровым». Впрочем, этот документ нужен! Под номером первым значится Вагжанов Александр Петрович, 26 лет, содержится под стражей…

Ротмистр опять откинулся на спинку стула, посмотрел на допрашиваемого:

— Под 24-м номером ваша фамилия, господин Егоров. В графе «Где находится обвиняемый» тут значится: «Разыскивается». А вы перед нами.

— Я не думаю, — предупредил Егоров.

— Это почему же, смею спросить?

— Мне нечего сказать.

Щербович ястребом посмотрел на Фому.

— Рабочий Волнухин посещал один из преступных кружков, которые вы создали. Он раскаялся как грешник перед алтарем. Об этом стало известно вам. Боясь, что Волнухин выдаст вас всех, вы и приказали своим сообщникам убить его.

Щербович посмотрел в глаза допрашиваемого, но, встретив прямой суровый взгляд его, нахмурился.

— Будем, однако, продолжать допрос.

В двери появился дежурный полицейский, ротмистр приказал ему:

— Вводите!..

Конкордию Громову привели последней. «Все-таки ее схватили», — с сожалением подумал Иван Иванович.

— Вы знакомы с этой госпожой? — ротмистр уже понимал, очная ставка ничего не изменит в допросе.

Егоров долго смотрел на Наташу. И Наташа смотрела на Фому с нежностью и теплотой. Ротмистру было ясно, что в его кабинете встретились хорошо знакомые люди. Но они ему в этом не признаются.

Щербович посмотрел по очереди на допрашиваемых:

— Вы знаете друг друга?

— Нет, — замотали оба головами.

— Уведите, — ротмистр кивнул головой в сторону Громовой. — А с вами продолжим беседу.

Не получив никаких дополнительных сведений по существу дела, Щербович составил протокол. В документе говорилось:

«Прозвище Фома я не носил и не слыхал, чтобы меня так называли. На все остальные вопросы, как-то: пребывание мое в Твери, мой отъезд, дальнейшая моя жизнь и местопребывание, приезд в Сормово — я отвечать не желаю, равно не хочу сказать, откуда я достал паспорт на имя Брюховецкого. Задержан я был в Coрмове полицейским, когда шел ночью по улице, ни на каком собрании я в тот вечер не был. Задержали меня, видимо, случайно, разыскивая кого-то другого.

И. И. Егоров».

IX

Прокурор Тверского окружного суда Николай Николаевич Киселев, внимательно ознакомившись с материалами дела, позвонил по телефону Уранову и пригласим его к себе.

— Николай Сергеевич, — сказал прокурор полковнику, — я пришел к прискорбному выводу, что вашего агента Михаила Швецова придется на суде открывать.

У полковника вытянулось лицо.

— Понимаю деликатность ситуации, но нам не обойтись без этого, — прокурор взял одну папку, — здесь тысячи страниц, сотни тысяч слов!

— Тут все доказано, — вставил Уранов.

— Согласен с вами, Николай Сергеевич! Но будем откровенны. На чем зиждется дело? На показаниях тайного агента Швецова. Он же, кстати, Антонов, он же Федоров. Уберите протоколы допросов его, и не за что будет зацепиться.

— Пусть проходит как соучастник преступных сборищ, — посоветовал полковник. — Он сам просится в кутузку. Смотрите том 1, страницу 41.

Прокурор открыл указанный том, нашел нужную страницу, вслух прочитал: «…Я весь проникся страхом за свою жизнь и убедительно прошу заключить меня под стражу. Большую перемену нашел я в себе после убийства…»