Приключения, 1977 - [3]

Федор вымахал в отца, потомственного кузнеца-судостроителя, и своего гвардейского роста даже немного стеснялся. Еще среди товарищей ничего, а вот с Верой… Он уже и горбился, и пытался как-то сжаться, но все равно рядом с ней он даже сам себе казался глыбищей.

— Да не в этом дело — внешний вид у вас не рядового матроса. В лице, в манере держать себя есть что-то интеллигентное…

«Что ж, может, и есть», — внутренне усмехнулся Федор. Только этим он обязан Александру Алексеевичу Бравлинскому. Почти на три года свела их вместе судьба, и сельский учитель, бывший народоволец, почти двадцать лет просидевший в одиночке Шлиссельбургской крепости, немало передал ссыльному пареньку Федору Бакаю из своих прямо-таки безграничных знаний. Приучил он его и следить за своей внешностью.

— Природа миллионы лет трудилась, чтобы превратить в человека организованный сгусток материи, а вы своим неряшеством снова низводите себя до уровня животного, — любил повторять Александр Алексеевич.

И Федор, раньше даже несколько бравировавший небрежностью в одежде, считая это своеобразным вызовом буржуям, стал следить за собой, одеваться чисто, опрятно. Со знаниями изменилась речь, он стал свободнее выражать свои мысли. Да и внешне Федор выглядел привлекательно: темные брови, некрупный прямой нос, ровный подбородок. Раньше он носил усы, но теперь брился. В общем, военмор, как и сказала Вера, имел вполне интеллигентный вид, только в темно-серых глазах его иногда вспыхивал диковатый огонек, оставшийся, наверное, у него от предков-запорожцев.

А Вера продолжала, пристально глядя на него:

— У меня иногда возникает такое ощущение, что вы не тот, за кого себя выдаете, что вы более или менее удачно маскируетесь под военмора. Так кто же вы? Не бойтесь, доверьтесь!..

— О нет, ошибаетесь вы, товарищ Лобанова. Я рядовой человек из племени моряков. Помните:

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей…

— Ну а это-то вы слыхали? — перебила его Вера и медленно, отделяя каждое слово, произнесла:

Вынем же меч-кладенец…

Федор отрицательно покачал головой.

— Вынем же меч-кладенец, — повторила Вера, и лицо ее стало каким-то неузнаваемым, близким, а в глазах засветилась нежность и мольба; от былого отчуждения и следа не осталось. Как видно, она чего-то ждала от Федора и нетерпеливо повторила: — Ну, что же дальше, что?

— Я не знаю…

Вера как-то сразу сникла, передернула плечами, словно ей вдруг стало зябко на этой сорокаградусной жаре, проговорила сдавленным голосом:

— Извините, мне пора… Нет, нет, провожать не надо…

Сбитый с толку, недоумевающий Федор поплелся следом. Странная, очень странная встреча. И эти стихи, и настойчивый вопрос: «Кто вы такой?», да и сам тон разговора…

Конечно, ей удивительно. Рядовой военмор — и стихи. Да не из брошюр на серой бумаге, а из маленьких беленьких книжечек, которые и в руки-то берешь с опаской. Она-то что, наверное, в гимназии или еще где училась, для нее это естественно, это ее жизнь. И откуда Федор, с его двухклассным-то образованием, знал бы такие стихи, если бы не семимесячное заключение в тюрьме?

Впрочем, со стихами-то подружился после, уже в ссылке. Чтобы не умереть с голоду, устроился истопником в земской школе. А учитель сильно поэзией увлекался. Свои стихи не давал, но книги из отлично подобранной библиотеки — пожалуйста. За три года Федор так стихами пропитался — детям и внукам читать хватит.

Как же у образованной девицы такое не вызовет удивления?! Потому и спрашивала, кто он такой. Да только… Только она сама как-то странно стихи читала. Так, словно за каждой фразой, каждым словом крылся другой, особый смысл. И особенно эта строчка: «Вынем же меч-кладенец…» Как заклинание или даже как пароль… Пароль? Постой, постой!.. Бакай уже хотел пойти посоветоваться с кем-нибудь, но тут на него, словно смерч, налетел комиссар оперативного отдела Иван Папанин.

— Где ты бродишь? — обрушился он на Федора. — Уже и литература подготовлена, и машина вот-вот должна уйти, а его нет и нет. Давай быстро!..

И закрутила жизнь. А Вера не забылась, и уже не мог Федор без того, чтобы не думать о ней, не мечтать о новой встрече. А как закроет глаза, так и встает ее профиль.

Дошло до того, что не постеснялся, попросил самого командира крепости взять сегодня в Николаев. Конечно же, по делу, но надеялся повидать Веру.

И не удалось. Исчезла Вера Лобанова. Еще вчера сидела вот на этом стуле, отстукивала на машинке штабные бумаги. А вечером исчезла: на квартире не ночевала, на работу утром не явилась.

Вывод один — сбежала. Но не сама же, несомненно, ей кто-то помог. Стали вспоминать, кто ее навещал. Почти никто, только Федор да еще как-то раз заявился разговорчивый и смешливый парнишка из госпиталя, надо было подписать какую-то накладную на выданное при выписке из госпиталя белье. И Вера почему-то даже проводила этого рассыльного.

Федора сразу же направили в особый отдел, к самому Фомину, чекисту, о подвигах которого ходили легенды. Высокий, худой, затянутый в ремни, с маузером в деревянной колодке, Фомин встретил Федора стоя.