Приключения, 1977 - [158]

— Наряд на место верните немедленно. Пусть ищут этих двоих, очевидцев устанавливают, а пьяного — в медвытрезвитель. И чтобы акт составили подробнее. Когда в себя придет, опросите. Где пил, с кем пил.

— Понял, товарищ начальник. Все будет сделано.

Данков взглянул на часы и убрал в сейф папки с документами. Во время приема населения стол должен быть чистым. Он наскоро просмотрел доклад к завтрашнему совещанию в райотделе. Докладом он был доволен. Отчитываться было чем. Не понравился только последний раздел. «Коллектив отделения, понимая всю важность профилактики, — читал Данков, — в последнее время принимал определенные меры к улучшению этой работы… По месту работы правонарушителей направлено… писем для принятия мер общественного воздействия. Проведено бесед…»

Все это надо переделать, решил Данков. Уж не раз эти фразы слышаны, переслышаны. Профилактика — это прежде всего люди с их бедами, заботами, неурядицами. Мы все повторяем привычно: «Работа проводится, имеются серьезные недостатки». Сотрудников за этот неудавшийся раздел, с его коротенькими полуистинами, со штампами, скрывшими живое дело, винить нечего. Сам виноват! Наверно, в нем самом засела эта дурная манера с важным видом выдавать чужие мысли за свои. Получается, что не он, Данков, а инспектор оценивает всю работу отделения. Не дело это!

«Пойду к Антонову, — решил Данков, — попрошу подобрать дополнительный материал. Вечером поработаю над разделом о профилактике».

Еще в коридоре он услышал громкие голоса, доносившиеся из кабинета его заместителя по уголовному розыску. Перед Антоновым, закинув ногу на ногу, сидела женщина. В короткой замшевой юбке, с броско намазанными бровями, умело положенным кремом под летний загар на лице, она казалась молодой и была по-своему хороша.

Данков узнал в ней Верку Тараторку — карманную воровку со стажем. Судилась не раз, но в последние два года не попадалась. Говорили, попритихла.

Аккуратно вытирая слезы, стараясь не задеть окрашенные голубой тушью веки, она всхлипывала и громче, чем надо, отвечала на вопросы. Но и плача, она держалась задиристо.

Данков знал, что ее задержали еще вчера за кражу из квартиры зубного врача Белкина. Эта кража принесла много хлопот работникам уголовного розыска. За две недели Белкин успел написать четыре жалобы на бездействие отделения милиции. Жалобы были необоснованные, но все равно неприятно.

— Не в цвет говорите, товарищ Антонов, пустой номер тянете. Факты давайте.

Увидев Данкова, Верка заговорила еще напористее.

— Вы только посмотрите, Николай Иванович! Приезжает этот Шерлок Холмс с поплавком, с работы берет, сажает. А за что? За что?! Нету такого права, чтобы людей компрометировать. Набрали сотрудничков! Телефонами обставятся и думают, что на три аршина под землю видят. А я чиста! Хоть под рентген ставьте…

Тараторка говорила уверенно.

— Зачем же под рентген? — Данков удобно уселся на стареньком клеенчатом диване и, делая вид, что не спешит, закурил. — И так разберемся.

— Можно, я закурю?

Данков протянул ей сигареты.

Но Тараторка закурила свою, с длинным мундштуком. Лицо ее стало бесстрастным.

— Ну, успокоились? — обратился к ней Антонов. — Давайте, Вера, по душам.,

— Еще чего… — взорвалась она. — По душам захотел! Разжалобить? Зазря в обходительность играешь…

— Не хотите по душам, не надо, можно и по-формальному, — сдерживаясь, ответил Антонов. — А насчет хлопот, так мы не для своего кармана. Вы, Вера Евгеньевна, напрасно так. Ругаться — только себя позорить. Руганью ничего не докажешь.

— Не нас оскорбляете, — добавил Данков. — И ругань эта не от несправедливости. Инстинкт самосохранения, не больше.

Верка исподлобья посмотрела на Данкова.

— Доказательств у нас больше, чем надо. Туфли-платформы у вас отобрали еще вчера — это раз.

— Я их с рук в универмаге за полсотни купила, — отрезала она.

— У Насти Хлюстовой из мебельного гранатовые сережки изъяли — это два.

— Это у нее, а не у меня изъяли. — Тараторка глубоко затянулась. — Мало ли у кого какие сережки бывают! А если ворованные, с нее и спрос.

— Это легко проверяется. Хлюстова показала, что купила у вас, и свидетели есть.

— Ложь. Какие еще свидетели?

— Вот почитайте, — Антонов протянул ей протоколы допросов.

Тараторка на них даже не взглянула. Отвернулась.

— Дайте очную ставку. Очень хочу я посмотреть на эту Хлюстову и на свидетелей тоже. В их глаза бесстыжие…

— Ну а с Костей Слоном тоже дать очную ставку? — спросил Антонов.

— У него, Вера Евгеньевна, мы тоже кое-что изъяли, — добавил Данков. — Но это еще не все.

— Гада Настька! До Слона добрались. Я этой стерве гляделки набок сверну! — Она вскочила со стула. — Раскапывайте еще двадцать, тридцать, пусть сто доказательств — все равно кража не моя. — Она глядела на Данкова ясными, чистыми зелеными глазами. Они были уже не злы. Они были спокойны и лгали.

Данков не сердился на нее. Ему было даже по-своему жалко Веру. Он знал ее совсем другой. Не такой, какой она сейчас сидела перед ним. Вглядываясь в ее еще красивое лицо, он пытался разгадать причину ее падения. Ходить по чужим мужьям и их же обворовывать — это вроде бы не по ней. Видно, неудачно сложившаяся жизнь сломала своенравный ее характер.