Приключения, 1974 - [63]

— Видал? — У Юрки чуб выбился из-под пилотки, глаза сверкали.

— Что именно? — спросил Репнев.

— Наши десант сбросили, — пояснил Юрка, — лесник их разведку к нам привел. У них и рация есть.

— С Москвой, значит, напрямую свяжемся, — изумленно покрутил бородой Трифоныч. — Это надо ж... Ну теперь пустим мы гансам юшку.

Репнев постоял немного у санитарной землянки, наблюдая, как разливается между деревьями алое струение заката. Теперь тем более надо связываться с Полиной, решил он. Из землянки выбралась Надя.

— Надя, — сказал он, — мне тут дано задание. Могу пропасть на несколько дней. Ты должна...

Он долго и подробно втолковывал ей, как именно вести себя с каждым раненым. Она слушала, глядя себе под ноги, сменяя на лице выражение то испуга, то отчаяния. Невдалеке, красноречиво поглядывая на них, шуршал в кустарнике Юрка.

Сумерки начинали густеть, деревья тянули длинные тени, ветер шушукался с листвой. Репнев надел ватник, прихватил кепку и, обходя центральную заставу, пошел в сторону вырубки. Щепа недавнего строительства поскрипывала под йогами. Позади звучал голосами и лошадиным ржаньем лагерь. Он увидел часового, пристроившегося, как в кресле, в развилке двух срощенных берез. Пароль был «Рысь», отзыв «Беркут». Сегодня назначал пароли Точилин. У него они были в основном из охотничьего обихода. Когда назначал комиссар, то употреблял понятия политические «Партия — Народ». У Редькина все было просто: «Пуля — Штык», «Штурм — Атака».

Он шел уже около часа, и ему казалось, что вслед за ним где-то в стороне от тропы потрескивает хворост. И когда он инстинктом ощутил чье-то присутствие, холодок тревоги побежал по позвоночнику. Он замедлил шаг, нащупал в кармане пистолет. Доктор старался не оглядываться, но тревога захлестывала его, и он снял предохранитель на парабеллуме. И вовремя — на пути его стоял огромный мужик в пропыленном пиджаке, таких же брюках и сапогах. Кепка была насажена на светлые пышные кудри. Он стоял, бросив вдоль бедер руки, и исподлобно глядел на Репнева. Тот вырвал из кармана пистолет. Оглянулся — больше никого не было.

— Погоди стрелять, Борис Николаевич, — сказал хрипло мужик, — коли б я хотел стрелять, давно б тебе амба...

Репнев не отрываясь смотрел в это знакомое лицо с тяжелой челюстью и коротким прямым носом. В мужике, несмотря на пугающую внешность, было что-то детское, прямодушное.

— Шибаев? — спросил наконец Репнев.

— Я, — Шибаев вздохнул, стер пот и шагнул к нему навстречу, — второй раз за тобой охочусь. Еле догнал.

— От кого послом? — спросил Репнев. Они стояли друг перед другом. У Репнева в руке пистолет, но он помнил, что Шибаев был разведчиком и брал «языков». Положение почти равное — шаг разделял их.

— От себя послом, Борис Николаевич, — сказал Шибаев, — и вот что: поставь ты на предохранитель пушку. Смех ведь, ей-богу!

Репнев почувствовал, как жарко полыхнули щеки. И правда, смешно. Шибаев сто раз мог бы его прикончить, пока он маршировал тут по тропе.

Он поставил пистолет на предохранитель, сунул в карман и, увидев неподалеку трухлявое дерево, пошел к нему, слыша, что Шибаев следует за ним. Они уселись в метре друг от друга. Шибаев мял в ручищах кепку, тоскливо посматривал по сторонам.

— Борис Николаевич, хошь верь — хошь нет, а должен я тебе как на духу, — сказал он, вздыхая. Тяжелая медная шея его напряглась. — Сбежал я тогда от вас... Не совру. За Нинку такая жаль взяла и за дочку... Как ни крути, кровные у меня они: жена да дите. Сбежал я... Коровой меня немцы наградили. В гробу она мне будет сниться, та корова...

Репнев не мог понять, зачем весь этот разговор. Закат угас. Сумерки окутывали лес, все громче шумели деревья. Но уйти было нельзя. Убивать Шибаева — но что он ему за судья?

— А продать — никого не продал, — говорил Шибаев. — Да и кого продавать-то? И немцы и я думали: хана Редькину, нету боле такого. А он вот он. Воскрес.

Шибаев полез в карман, вытащил кисет, протянул его Репневу, тот, покачав головой, отверг предложение. Лицо Шибаева смутно было видно в сумерках.

— Хотел я забиться в нору, Николаич, да и дожить в ней до конца, — он втянул дым и выдохнул его из ноздрей. — Хотел. Врать не буду. Да хотелка не дала. Нинку возненавидел, чуть не каждую ночь лупил. Запил. А уж как узнал, что жив командир, чуть на стенку не лез...

— Он теперь не твой командир, — сказал Репнев, — и давай короче.

Шибаев закаменел на мгновение, потом бросил самокрутку, придавил ее сапогом.

— Ладно. Времени у тебя на меня нету? Ладно. Такое дело. Опять тягает меня и этих сволочей, Кобзева, Гаркушу и Воронова, сам Шренк. Начинает пытать про Редькина: какой характер да где базы? Я тут сразу смекнул, что к чему. А Кобзев, сучья кровь, говорит: я, мол, представлю такого человека, что он сходит к Редькину и вернется. И будете, мол, вы знать про все его базы. Тут я и понял, что мне остается. Дождался я Кобзева на улице да и пошел с ним. Он мне доверял, Кобзев, думал, одной мы веревкой повиты. Ну не дал я ему человека того найти. Короче, кокнул и в озере утопил. Теперь немцы нас обоих ищут. Нинку мою в деревне с дочкой пристроил, а сам вот иду на суд ваш. Как решите, так и будет.