Приключения, 1969 - [112]

Голоса, топот погони — все смолкло. Значит, свободен!

К полуночи, соблюдая все правила конспирации, Емил Попов добрался до маленького домика на окраине Софии, на склонах горы Витоши. Там была явочная квартира подпольщика-коммуниста Емила Маркова.

Здесь он был в полной безопасности.

10. ИМЕНЕМ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЦАРЯ СИМЕОНА…

Сто три дня велось следствие по делу Александра Пеева и его группы. Затем еще четыре месяца до дня суда.

За это время в высших кругах Болгарии произошли значительные изменения. Они были связаны с событиями на Восточном фронте. В июле сорок третьего года гитлеровцы потерпели сокрушительное поражение в Курской битве. Фюрер стал с новой настойчивостью требовать от своих сателлитов, чтобы они активно включились в войну. В середине августа царь Борис был опять приглашен в Берлин. Гитлер без обиняков потребовал от Бориса, чтобы две болгарские дивизии были переданы в распоряжение командования вермахта. Царь, уже понявший, что чаша весов истории склонилась явно не в пользу фюрера, медлил с ответом. Из Берлина Бориса проводили холодно. А через несколько дней по возвращении в Софию он вдруг скончался. Причина его скоропостижной смерти была окутана тайной. Но придворные и генералы угадывали прямую связь между поведением царя в Берлине и его смертью… Вместо Бориса, в связи с несовершеннолетием его сына Симеона II, был назначен регентский совет. По прямому указанию Гитлера в его состав вошли премьер Филов, военный министр Михов и брат умершего царя. Но и они — явные фашисты и германофилы — не решились послать болгарских солдат на Восточный фронт, их устрашал гнев народа. Однако смена правителей не облегчила участи масс. В стране все так же свирепствовали тайная полиция, жандармерия, без передышки заседали военно-полевые суды.

Председательствующий с холодной торжественностью зачитывал:

— Приговор № 1-326. Именем его величества царя Симеона II суд приговаривает: подсудимого Александра Костадинова Пеева в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей 3 закона о защите государства к смертной казни через расстрел!..

Он вперил взгляд в изможденного седого мужчину на скамье подсудимых. Веки мужчины были прикрыты. На щеках — шрамы, следы недавних истязаний. Одежда висела на его худых плечах.

Председательствующий перевел взгляд на человека, сидящего рядом. Болезненно горящие глаза. Сквозь землистую бледность и кровоподтеки — жаркий румянец на скулах.

— Подсудимого Емила Николова Попова в соответствии со статьей 112 уголовного кодекса и статьей…

Он стал зачитывать скороговоркой, заглатывая слова, чтобы скорей покончить со всем этим делом!

— …к смертной казни через расстрел. Подсудимого Ивана Илиева Владкова… к смертной казни через расстрел.

О чем думали в эти минуты боевые товарищи? Мы не знаем. После окончания следствия Александр Пеев смог написать: «Эти сто дней были непрерывным кошмаром. Удивляюсь, как все это я выдержал».

Сохранилось и его предсмертное письмо:

«…Я спокоен, не чувствую никаких угрызений совести по поводу того, что я совершил и за что осужден на смерть. Считаю, что я исполнил свой долг, причем одинаково и по отношению к болгарскому народу и к нашим освободителям — русским… Я начал служить Советскому Союзу сознательно, беря на себя весь риск, так как убежден в правоте дела, за которое он борется. В схватке Германии и Советского Союза каждый болгарин, каждый славянин должен встать на сторону России…»

Может быть, в те мгновения, когда зачитывался приговор, его наполняло это чувство гордого сознания, что он сделал все для блага своего народа. Может быть, обводя взглядом своих друзей, он гордился их мужеством и сожалел, что они вынуждены разделить с ним его участь… А может быть, он радовался тому, что в этом холодном зале суда нет его ближайшего соратника, Никифора Никифорова, нет еще нескольких других членов его разведгруппы и что эти люди сохранят в своей памяти и расскажут народу освобожденной Болгарии и победившей Советской России об их скромном вкладе в общую борьбу народов против фашизма…

Никифор Никифоров был отстранен от должности и взят под арест прямо там, в кабинете военного министра Михова.

Однако на первом же допросе он почувствовал, что у Стоянова и Недева нет никаких улик против него, за исключением радиограмм — уж его-то, юриста, прокурора и бывшего председателя военных судов, не так-то просто было провести.

Во время встреч с Александром Пеевым они думали о возможности провала. Теперь Никифоров решил твердо придерживаться версии, которую они разработали:

— Я ничего не понимаю, господа! О ком вы говорите, о каком товарище Журине?

Ему зачитали текст радиограммы.

— Да, да, припоминаю… Кажется, я беседовал на эту тему с Сашей… Как вам должно быть известно, господа, мы с Сашей Пеевым друзья детства. Правда, в последнее время мы встречались все реже — заботы, знаете ли… конечно, когда виделись, обсуждали политическую обстановку в стране. А кто сейчас не говорит об этом?.. Возможно, Пееву удалось выведать у меня какие-то сведения… что ж, как генерал и государственный чиновник, я виноват.

— Не находите ли вы, что довольно странным выглядит знакомство царского генерала с отъявленным коммунистом?