Приключения, 1969 - [109]

Никифоров не преувеличивал. Действительно, болгарские коммунисты пользовались большим влиянием в армии, и лозунг партии: «Ни одного солдата на Восточный фронт!» — получил в полках и дивизиях самое решительное одобрение.

Но все же главное слово оставалось за царем Борисом. Он мог, не посчитавшись ни с чем, ввергнуть страну в войну. Никифоров наведался к давнему своему знакомому, советнику царя Любомиру Люльчеву. Это была мрачная личность — мистик, астролог, хиромант. Люльчев чем-то напоминал Никифорову Распутина. Он имел на царя Бориса такое же влияние, как в свое время Распутин на русского царя. Борис прислушивался к его словам больше, чем к советам министров и генералов. Как бы между прочим, Никифоров постарался внушить Люльчеву свои опасения за состояние в армии, если царь необдуманно решится… И так далее и тому подобное. При следующей встрече советник сказал Никифорову, что Борис решил подождать со вступлением в войну — по крайней мере до того момента, когда немцы захватят Москву. На заседании высшего военного совета была подтверждена «воля монарха».

В тот же день Емил Попов передал об этом в Центр. Советское командование в ответной радиограмме выразило разведчикам благодарность.

Новое задание: не собирается ли Германия, используя свои войска в Болгарии, совершить нападение на Турцию, чтобы затем нанести удар во фланг Красной Армии — по Закавказью?

Как получить ответ? Никифоров решил, что прежде всего нужно выяснить, не сосредоточиваются ли немецкие дивизии на болгаро-турецкой границе. Во время очередного доклада министру Никифоров сказал, что уже давно пора проинспектировать военные гарнизоны Пловдива, Сливена, Деде-Агача, Харманли. На турецкой границе не очень спокойно, а в тех гарнизонах члены высшего совета были давненько.

— Вот и поезжай сам, — ответил Михов.

Больше недели «мерседес» Никифорова колесил вдоль границы. Ни на одном из участков генерал не обнаружил ни малейших признаков концентрации немецких частей. Проверка наблюдений — в беседах с генералами, с высшими гитлеровскими офицерами в Софии. И вот уже группа Пеева может с полной уверенностью сообщить в Центр, что Германия, по крайней мере осенью сорок первого года, на Турцию не нападет. Москва горячо поблагодарила болгарских патриотов за особо ценное сообщение.

Новые и новые запросы из Центра. Никифор Никифоров был так хорошо информирован о всех военных и политических взаимоотношениях Германии и Болгарии, что на любой запрос мог дать быстрый и точный ответ. Если же в чем-то сомневался, выезжал на место, чтобы удостовериться собственными глазами. Так было, когда Центр заинтересовался сосредоточением германских войск на Черноморском побережье. Никифоров несколько раз посетил Бургас и Варну, ставшие немецкими военно-морскими базами. Объехал все побережье. Даже совершил прогулку на катере в компании гитлеровских офицеров. Возвратился в Софию лишь после того, как с закрытыми глазами мог восстановить карту расположения всех стратегических пунктов и дислокации фашистских частей.

В октябре сорок первого началось гитлеровское «генеральное» наступление на Москву. Казалось, грохот яростного сражения докатывается до Софии. Все — и друзья Советской страны и ее враги — волновались за исход этой битвы. Понимали — от этого зависит судьба каждого. Болгарский генералитет, дворцовые круги были охвачены ознобом: просчитались ли, не вступив в войну, не окажется ли «пирог» поделенным без них? Или наоборот — слава богу, что не ввязались в единоборство гигантов?

С первых же дней, хотя в официальных сообщениях с Восточного фронта об этом не говорилось, для информированных кругов стало ясно, что темпы фашистского наступления на Москву замедляются. Затем в берлинских газетах и пронемецкой печати в Софии появились сетования на «обширность русских пространств», «ужасающие дороги», «злобный фанатизм» этих нецивилизованных красных. С середины октября гитлеровское командование начало перебрасывать через Болгарию на Восточный фронт свои войска, ранее находившиеся в Греции. Это тоже был характерный симптом. Никифоров внимательно следил за передислокацией немецких частей. Центр своевременно получал исчерпывающую информацию.

Однажды, после очередного радиосеанса, Пеев сказал Никифорову:

— В Центре очень высоко оценивают твою работу, Никифор. Просят узнать, не согласишься ли ты стать моим заместителем.

— Вряд ли это целесообразно, Сашо… — подумав, ответил генерал. — Я и без того делаю все, что могу.

— Но тогда ты сможешь делать больше. Сможешь распределять общие усилия наших товарищей. Твой опыт военного и политика очень пригодится. Для нашего общего дела.

— Разве не только мы двое работаем? — удивился Никифоров.

Александр усмехнулся:

— Вояки-одиночки? Нет… Будешь моим заместителем — узнаешь.

Никифоров несколько дней обдумывал предложение. Колебался. В конце концов согласился.

И, только став заместителем командира разведгруппы, он мог представить себе все масштабы тайной деятельности этой подпольной организации. Он познакомился с радистом Емилом Поповым, о существовании которого ранее только догадывался. Узнал о роли, которую играл в группе двоюродный брат Александра Янко Пеев, этот видный ученый и дипломат, бывший послом Болгарии в Албании, а затем в Египте, собиравший ценнейшую военно-политическую информацию о политике стран «оси» на Среднем и Ближнем Востоке. Он поддерживал личные связи с министром иностранных дел Поповым, с самим премьер-министром Филовым. Из бесед с ними Янко многое узнавал о политике и военных планах не только царского правительства, но и Италии, Германии. В середине 1942 года по предложению Центра он добился перевода в Японию. Янко Пеев как бы принял эстафету от другого советского разведчика — Рихарда Зорге, в то время уже брошенного в токийскую тюрьму Сугамо. Янко Пеев был аккредитован послом в Японии и одновременно в Маньчжурии, Китае, Индокитае и Таи. Он оказался в курсе всех политических хитросплетений Дальнего Востока. Он стал регулярно передавать в Центр донесения о дислокации японских войск в Маньчжурии, Корее и Северном Китае, о политике Японии на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.