Приключения 1964 - [2]

Диспетчеру было двадцать лет. Он пришел к шоферам как секретарь комитета комсомола и как человек, ответственный за доставку грузов на тракте.

— Ты пойми, — говорил он и бил себя в грудь. — Турбина. Ночью. Никто из нас и не думал… А на стройке её, знаешь, как ждут? Сейчас не вывезем — останется до зимы. А что такое стройка без энергии? Что такое комсомольская стройка без электрической энергии, скажи ты мне?

И вот они мчатся по тракту навстречу горным рекам и перевалам. Турбина давит на задние колеса дизеля всеми сорока тоннами. Нос машины подпрыгивает на неровностях асфальта, как легкий катер на волне.

Теперь за рулем Танке. Краем глаза он высматривает в боковом зеркале убегающий назад тракт.

Танке… Разумеется, шоферы зовут его Танком. На курсах водителей, когда Тиша был совсем зеленым и в уголках его глаз не собирались стайкой морщины, ребята звали его Танкеткой. Прадед Тиши, Стефан Танке, прибыл в Сибирь по этапу — он участвовал в восстании против царя. От Стефана и пошли сибирские Танке — революционеры и красные командиры, механики, шоферы и трактористы. Им, сухопарым, крепко сбитым, настойчивым, хорошо пришлась резкая и звонкая, как броня, фамилия Танке.

Смеркается. Ветер гонит по шоссе пыль — розоватую в закатных лучах. Над заснеженными сопками светлеет тонкое лезвие новенького месяца.

— Молодик ветерком обмылся, — замечает Макаренко. — Жди тихой погоды.

Краснеют в сумраке кабины огоньки папирос. Макаренко оглядывает панель. Стрелки приборов ведут себя, как прилежные ученики на экзамене. Мотор здоров.

Они, Танке и Макаренко, знают, что стоит добиться прилежания стрелок. Рука Саши, в которой тлеет папироска, покрыта синеватыми шрамами, светлыми ссадинами и розовыми следами тех ожогов, которые морозный ветер оставляет на коже, смоченной бензином.

Ты кино такое, «Плата за страх», смотрел? — спрашивает Макаренко. Он спрашивает об этом не в первый раз. Надо же занять молчаливого товарища. Без разговора и дорога длинней, и глаза слипаются, и руки тяжелеют. Сам Макаренко и пяти минут не высидит молча.

— Смотрел.

— Во шофера, а?

— Да ну, шофера! Из-за денег…

Потом они говорят о других кинофильмах: «Адские водители», «Порожний рейс», «Там, где кончается асфальт». Макаренко не пропускает ни одного фильма о шоферах.

Ночь ложится на землю тихо и бесшумно, как черный парашют. Светлая дорожка от фар бежит впереди машины. Макаренко пересаживается за руль и до отказа топит сапогом педаль акселератора. Надо успеть. Надо спешить, пока гололедица не легла на дорогу блестящей лентой. Танке, кое-как свернув клубком свое длинное нескладное тело, укладывается на горячее жестяное днище кабины. У него отдых.

— Тиш, а Тиш!

Танке не отвечает. Ему положен отдых, и он должен отдохнуть. Он должен заставить себя отдохнуть на этой горячей сковородке, которая заменяет ему постель. Пунктуальный водитель Тиша Танке.

Тогда Макаренко запевает песню. Он сам сложил эту песню, когда ещё только приехал в Сибирь с Украины, потом песня стала кочевать по тракту.

Я на «КРАЗе», друг на «МАЗе», йдэм!..

Глянув я на спидомэтр, до стовба остався мэтр, бэм!..

«КРАЗ» с грохотом и ревом ползет на сопку. Стрелка спидометра все ниже и ниже кланяется нулю. Днище раскаляется от огненного усилия мотора, и Танке беспокойно ворочается под ногами Макаренко.

— Это еще чепуха, — бормочет Макаренко. — Так, дурныця, а не гора. Настоящие горы впереди.

Впереди у них всё: реки, горы и гололедица на перевалах.

Первая река. Она хлюпает, хрюкает, шуршит — в «окнах», пробитых чьими-то колесами и солнечными лучами, вьются-перевиваются жгутики быстрой и чистой горной воды. Солнце ещё не вышло, оно бродит где-то за пушистыми рассветными облаками, но горы — они развертываются за рекой, как декорация, — уже розовеют, легкие, утренние горы, словно дымки.

«КРАЗ» стоит у самого берега, упершись тяжелыми колесами в гальку. Он стоит, как собака у неостывшей миски, — он ворчит всеми цилиндрами, и его тупо обрубленный нос выражает и готовность к прыжку и боязнь.

С высокого и хрупкого деревянного моста, стоящего на тонких мухоморных ножках, за шоферами наблюдает начальник гидропоста.

Бесполезно! — кричит он. — Тут до вас «ЗИЛ» сидел. Бесполезно!

Помолчал бы, — бросает Макаренко. — Наблюдатель!

Макаренко и Танке долго ходят по льду, нагибаются к полыньям, деловито щупают холодные закраины. Они не имеют права идти на явный риск. Утопишь турбину — не вытащишь. Нет здесь такого крана, чтобы вытащить из реки сорокатонную турбину.

Но не имеют они права и задерживаться.

Тиша Танке сгибается над полыньей. Рассматривает сквозь прозрачную воду каменистое дно.

— Принеси-ка прутик.

Саша подает ему длинную хворостину, гибкую, как удилище. Танке опускает хворостину в промоину. Надо узнать, где здесь, на этой реке, самые глубокие места. Где глубоко, там течение тише. Где тише течение, там толще лёд. Где толще лёд, там и переправа.

Наконец трасса намечена. Танке становится на другом берегу, изображая вешку. На него должен взять направление «КРАЗ». Танке стоит вытянувшись, ничем не выдавая волнения.

— Из тебя хороший столб получится! — кричит Макаренко с подножки дизеля. — Телеграфный!