Приключение в воздушном море - [2]

Это был тот самый мальчуган, который боролся с двумя девочками — его сестрами, как я впоследствии узнал.

Теперь он был тут, верхом на мешке, и крепко вцепился в веревку. Ветер слегка наклонил шар, и мальчик откачнулся вместе с шаром на десять-двенадцать футов в сторону, а затем с силой ударился в плотную оболочку аэростата; даже я, находившийся на тридцать пять футов ниже, почувствовал сотрясение. Я думал, что он от удара разжал руки, но он все еще держался и хныкал. После мне рассказали: в тот самый момент, когда отпускали канаты, мальчуган вырвался из рук сестер, подлез под веревку и преспокойно вскочил на мешок с песком. Мне всегда казалось чудом, что его не сбросило при первом толчке.

Я поглядел на него и почувствовал себя совсем скверно. Тут я понял, почему шар выпрямлялся дольше обыкновенного и почему Джордж крикнул мне, чтобы я спускался с шаром. Спустись я на парашюте, шар сейчас же перевернулся бы вверх дном, выпустил воздух и стремительно упал вниз. Единственная надежда заключалась в том, что я спущусь на нем, а мальчуган сумеет удержаться. У меня не было никакой возможности до него добраться. Ни один человек не смог бы влезть по легкому закрытому парашюту, а если бы даже ему и удалось добраться до отверстия шара — что делать дальше? Вверху, на расстоянии пятнадцати футов, мальчик раскачивался на своем неустойчивом насесте, и эти пятнадцать футов были непреодолимы.

Все это промелькнуло в моей голове гораздо быстрее, чем я здесь передаю. В одну секунду я понял, что необходимо отвлечь внимание мальчика от опасности, какой он подвергался. Поэтому я пустил в ход все свое самообладание и, стараясь скрыть свое беспокойство, весело сказал:

— Эй, ты, там, наверху! Кто ты такой?

Он посмотрел на меня вниз, глотая слезы, и просиял, но как раз в эту минуту шар попал во встречное течение воздуха, сделал полуоборот и наклонился. Мальчик стал раскачиваться взад и вперед и снова ударился об оболочку. Тут он опять расплакался.

— Не правда ли, великолепно? — беззаботно спросил я, словно это было самой приятной прогулкой, и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Как тебя зовут?

— Томми Дермот, — ответил он.

— Рад с тобой познакомиться, Томми Дермот, — продолжал я. — Хотел бы я знать, кто тебе позволил подняться со мной?

Он рассмеялся и сказал, что ему захотелось полетать так просто, для забавы. Мы продолжали перебрасываться словами, а я дрожал от страха за него и напрягал мозг, чтобы поддерживать разговор. Я знал, что только это я для него мог сделать, только это, и его жизнь зависела от того, удастся ли мне его отвлечь. Я указал ему на великолепную панораму, раскинувшуюся до самого горизонта, на четыре тысячи футов ниже нас. Словно большое, тихое озеро, дремал залив Сан-Франциско, над городом вилось облако дыма, дальше виднелись Золотые Ворота и туманная полоса океана, а над всем этим высилась гора Тэмелпайс, отчетливо и резко выделяясь на фоне неба. Как раз под нами я заметил кабриолет; казалось, он еле полз, но я знал по опыту, что люди, сидящие в нем, гонят лошадей во всю прыть вслед за нами.

Но ему надоело обозревать окрестности, и я увидел, что он начинает бояться.

— Хотелось бы тебе быть воздухоплавателем? — спросил я.

Он сразу встрепенулся и спросил:

— А вам хорошо платят?

Но «Маленький Нассау», охлаждаясь, стал медленно спускаться. Он попал в воздушные течения, и его стало сильно трепать. Мальчик начал быстро раскачиваться, а один раз очень сильно ударился об оболочку шара. Губы у него задрожали, и он снова заплакал. Я старался шутить и смеяться, но это не помогало. Его мужество испарялось, и каждую секунду я готовился увидеть, как он стрелой пролетит мимо меня. Я был в отчаянии. Затем внезапно я вспомнил, как один испуг можно уничтожить другим; я поднял голову, нахмурился и строго крикнул:

— Ты там смотри! Держись за веревку! А не то я тебя так отлуплю, что ты у меня своих не узнаешь! Дай только спуститься на землю! Понял?

— Д-д-д-да, сэр, — захныкал он, и я увидел, что лекарство подействовало. Земля была дальше, чем я, и меня он боялся больше, чем падения.

— Ты там ловко устроился на мягком мешке, — болтал я. — А вот у меня перекладина, и твердая, и сидеть на ней больно.

Тут ему пришла в голову одна мысль, и он совсем позабыл о том, что у него болят пальцы.

— Когда же вы прыгнете? — спросил он. — Ведь я затем и поднялся, чтобы посмотреть.

Мне было жаль его разочаровывать, но прыгать я вовсе не собирался. Но тут он стал возражать.

— Так было сказано в газетах, — заявил он.

— А мне нет никакого дела, — ответил я. — Я что-то сегодня разленился и думаю спуститься вместе с шаром. Шар — мой, и я могу поступить так, как мне заблагорассудится. А теперь мы уж почти спустились.

Действительно, мы спускались, и очень быстро. А тут как раз мальчуган начал со мной спорить, имею ли я право разочаровывать публику, и доказывал справедливость их требований. А я, счастливый и довольный, поддерживал разговор, оправдываясь на тысячи ладов, пока мы не пронеслись над рощей эвкалиптов и не нырнули к земле.

— Держись крепко! — крикнул я, повиснув руками на трапеции, чтобы коснуться земли ногами.