Прикладная венерология - [7]

— Все так, — согласно кивнула мать, — но Москва — это Москва. Здесь всем найдется дело…

— Поэтому сюда и едут со всей России! — подхватил отец. — Дедушка Сережа в свое время приложил немало трудов для того, чтобы перебраться из Ельца в Москву. Ему для этого пришлось развестись с женой…

Михаил прекрасно знал эту историю. В былые советские времена квартиры не продавались (во всяком случае официально), а обменивались и для того, чтобы обменять квартиру в Москву или Ленинград, нынешний Петербург, нужны были веские основания, просто так здесь не прописывали. Дедушке пришлось развестись с бабушкой и фиктивно жениться на какой-то москвичке. Прописавшись в ее квартире, дедушка развелся и снова женился на бабушке, которая, как жена москвича, получила право обмена трехкомнатной брянской квартиры на однушку в Марьиной Роще (лучшего варианта найти не удалось). После того, как обмен состоялся, дедушка выписался из квартиры своей бывшей фиктивной жены и прописался в бабушкину квартиру, которая его стараниями через несколько лет превратилась в трехкомнатную на Пятницкой улице, где сейчас жил с родителями Михаил.

— Умные люди едут в Москву, — сказал отец в завершение рассказа о дедушкиных мытарствах, — а те, которые не очень, уезжают в провинцию.

— Спасибо, папа, что впрямую дураком не назвал, — поблагодарил Михаил. — Но мне кажется, что я поступаю правильно. В провинции для умного врача… — он сделал ударение на слове «умного», — …самое раздолье. Ну а если вдруг окажется, что я ошибся, то я вернусь.

— Через пять лет! — сказала мать, плотно поджав губы. — Пять лет! Это же целая вечность!

— До моего отъезда еще два года, — сказал Михаил примиряющим тоном. — Это тоже вечность. И вообще, когда-нибудь я женюсь и съеду от вас, дорогие родители. Мы станем встречаться по выходным. Какая вам разница, буду я приезжать в гости из Владимира или же из Бибирева? Я же не во Владивосток уезжаю, честное слово!

— Дело не в том, куда именно ты уезжаешь, — нахмурился отец. — Дело в том, что ты катишься по наклонной и этому не видно конца. Не перебивай! — отец предостерегающе поднял вверх правую руку. — Мы тебя выслушали, послушай теперь ты. Сначала ты решил поступать на лечфак. Ладно, мы с мамой это приняли, потому что любим тебя и уважаем твой выбор. Делай как хочешь, лишь бы тебе было хорошо. Я могу допустить, что тебе не нравится стоматология, но нравится венерология. Пусть так! На вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Но я не могу понять этой твоей готовности к переезду в провинцию. Это же не просто переезд из одного города в другой. Это потеря всего, что ты имеешь! Во Владимире ты будешь один-одинешенек! Случись что, мы с мамой сможем помочь только советом…

— Или деньгами! — вставила мать.

— Или деньгами! — повторил отец. — Но главное же не деньги, а связи! Предположим, тьфу-тьфу-тьфу, — отец постучал костяшками пальцев по столешнице, — что тебя обвинили в халатности. В Москве у меня есть несколько знакомых адвокатов, есть знакомые в департаменте здравоохранения, есть и парочка криминальных авторитетов, на худой конец…

— Авторитеты-то тут при чем? — удивился Михаил.

— А при том, что их люди могут объяснить тому, кто пытается на тебя наехать, что земля круглая и ответки прилетают бумерангом, — объяснил отец. — Разные же бывают ситуации. Иногда и к уголовникам приходится обращаться, несмотря на то, что сейчас не девяностые годы. Когда угнали мамину машину кто ее нашел? Мой давний пациент из авторитетов, а не наша доблестная полиция. Машину на третий день пригнали к дому…

— А на переднем сиденье лежал огромный букет роз! — вспомнила мать и укоризненно посмотрела на отца. — Ты мне никогда не дарил таких букетов!

— Но я никогда и не угонял твою машину! — парировал отец и перевел взгляд на сына. — Ты должен понимать, что во Владимире или где-то еще за пределами Москвы тебе придется рассчитывать только на себя. Сейчас тебе кажется, что в этом нет ничего страшного…

— Но настанет день, и ты вспомнишь эти слова! — закончила мать.

Родители нагоняли саспенса, стараясь перещеголять друг друга. Город Владимир, вполне себе неплохое место, представал в их речах зловещим местом, в котором юного и неопытного столичного врача поджидали многочисленные неприятности из категории «страсти-мордасти». Когда прорицания дошли до того, что любимый сын не сможет найти себе во Владимире приличной девушки и будет вынужден жениться на какой-то вылеченной им сифилитичке, Михаил хлопнул ладонью по столу (вообще-то хотелось стукнуть кулаком, но постеснялся) и громко сказал:

— Стоп! С меня хватит! Если кто не заметил, то я уже вырос и скоро мне исполнится двадцать четыре года. Лермонтов в этом возрасте уже успел «Бородино» написать!

— А через три года его застрелили на дуэли! — добавила мать.

У мамы было потрясающее умение оставлять за собой последнее слово в любых ситуациях. Слушает-слушает, а потом как скажет — и наповал! Ни возразить, ни оспорить. И вроде бы при чем тут дуэль? А ничего умного на ум не приходит. Но у умного сына был давно заготовлен универсальный ответ, позволявший завершать на приятной ноте любые дискуссии с родителями.