Приказано убить - [64]

– Не обращайте на меня внимания, – сказала я. – И не надо снова возвращаться к испанскому акценту. Я знаю, кто вы. Чего я не понимаю, так это вашей связи с мафией.

Я почувствовала, что с трудом держусь на ногах – так сильно меня трясло. Вот человек, который хотел меня ослепить. Хорошо, что у меня хватило самообладания и я не набросилась на него тут же на месте.

– Вы меня с кем-то путаете, юная леди. – О'Фаолин проговорил это ледяным тоном, но своим обычным бесцветным голосом.

Окружавшие его застыли, словно камни Стонхенджа[12]. Откуда-то появилась миссис Пасиорек.

– Дорогой архиепископ, – сказала она, – кардинал Фарбер собирается уезжать.

– А, да. Сейчас иду. Я должен поблагодарить его за гостеприимство.

Когда он уходил, я холодно бросила:

– Только запомните, архиепископ: счастье невечно.

Фил помог мне добраться до кушетки.

– Вик, что случилось? Что тебе сделал О'Фаолин? Ты же его не знаешь:

Я покачала головой:

– Мне показалось, что я его знаю. Но, наверное, он прав: должно быть, я его с кем-то перепутала.

Хотя я не сомневалась, что это не так. Нельзя забыть голос того, кто собирается плеснуть тебе в глаза кислотой.

Фил предложил отвезти меня домой, принести бренди, сделать что-нибудь еще. Я благодарно ему улыбнулась.

– Со мной все в порядке. Просто шок от пожара и всего остального. Да и спала я мало. Еще немного посижу и поеду домой. Или как там можно назвать мое теперешнее пристанище.

Фил сел рядом. Он держал меня за руку и говорил о посторонних вещах. Очень симпатичный молодой человек. Я снова подивилась тому, как миссис Пасиорек смогла произвести на свет таких милых детей, как Агнес, Фил и Барбара.

– Единственной победой твоей матери была Сесилия, – неожиданно сказала я.

Он улыбнулся:

– Ты видишь маму только с плохой стороны. А она во многих отношениях хороший человек. Сколько добра, например, она делает! Она унаследовала огромное состояние Сэвиджей и, вместо того чтобы превратиться в Глорию Вандербилт или Барбару Пост, почти все потратила на благотворительность. Она выделила капитал нам, детям, чтобы уберечь нас от нужды. Оплатила, например, мое медицинское образование. Но основная часть наследства идет на благотворительность. Особенно на церковь.

– Не на «Корпус Кристи» случайно? Он пристально посмотрел на меня.

– Откуда ты об этом знаешь?

– О, даже члены секретных обществ умеют говорить, – туманно ответила я. – Твоя мать, наверное, принимает активное участие во всех этих делах?

Он покачал головой:

– Нам не разрешается рассказывать об этом. Она объяснила это каждому из нас, когда нам исполнилось по двадцати одному году – чтобы мы знали, почему у нас не будет большого наследства. Только Барбара еще не знает. Мы не обсуждаем это даже между собой, хотя Сесилия и член общества.

– А ты нет?

Он печально улыбнулся.

– Я не похож на Агнес: я не утратил веры и не повернулся спиной к церкви. Просто, в связи с деятельностью мамы, у меня была масса возможностей увидеть продажность этой организации. Я не удивляюсь такому положению вещей: в конце концов епископы и священники обыкновенные люди, как и все, подверженные соблазну. Но я не хочу, чтобы они распоряжались за меня моими деньгами.

– Например, кто-нибудь вроде О'Фаолина, который промотал деньги верующих. Он член «Корпуса Кристи»?

Фил пожал плечами:

– А отец Пелли – да, – сказала я с полной убежденностью.

– Пелли – хороший парень. Он вспыльчив, но такой же фанатик, как моя мать. Думаю, никто не сможет обвинить его в том, что он преследует личные интересы.

Комната стала расплываться передо мной. Переизбыток информации, ярость, усталость... Мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок.

После отъезда О'Фаолина и Фарбера комната начала пустеть. Поднялась и я.

– Нужно ехать домой.

Фил снова изъявил готовность отвезти меня.

– Вик, ты не в таком состоянии, чтобы садиться за руль. В травматологическом отделении я вижу слишком много сломанных черепов и шей. Давай я отвезу тебя.

Я твердо отказалась:

– На воздухе мне станет лучше. Я всегда пристегиваюсь и осторожно вожу машину.

Мне надо было о многом подумать, побыть одной.

Фил принес мою куртку и сапоги и с трогательной озабоченностью помог мне одеться. Потом проводил меня до входа в гараж и настоял на том, чтобы оплатить стоянку. Я была тронута его заботой и не стала возражать.

– Сделай одолжение, – сказал он, – позвони мне, когда приедешь. Я поеду в Саут-Сайд поездом, буду дома через час. Просто хотелось бы знать, что ты цела и невредима.

– Конечно, Фил, – бросила я и вошла в гараж.

«Омега» была припаркована на третьем этаже. Я поднялась на лифте, проследив за тем, чтобы рядом не оказался какой-нибудь бродяга. Лифты по вечерам – весьма неприятное место.

Когда я наклонилась, чтобы открыть дверцу машины, кто-то схватил меня за руку. Я вывернулась и ударила как можно сильнее. Мой сапог угодил по голени, человек вскрикнул от боли и отскочил.

– Варшавски, стой! Ты на мушке. Не пытайся сопротивляться.

Голос слышался из тени позади машины. Фонарь осветил металл. Я с сожалением вспомнила, что полицейские отобрали у меня револьвер. Но что теперь об этом думать!

– Хорошо, сдаюсь, – спокойно ответила я. Положила на пол свои парадные туфли и прикинула расстояние. Пожалуй, в темноте меня трудно будет убить, но ударить – запросто.