Прихоти любви - [12]

Клодина невольно взглянула на губы, произносящие столь любезные слова. Это был уже не тот человек, который близ принцессы никогда не обращался к ней с родственным приветом и мрачный взор которого при виде новой фрейлины всегда выражал плохо скрытую досаду.

Беата снова подвела ее к столу.

– Иди же, не держись так торжественно, мы не при дворе, – сказала она. – Садись. Знаешь ли, твои ножки настоящей Золушки, нашей институтской диковинки, должны были удивляться, совершая сегодня такой длинный путь.

Клодина покраснела и поспешно опустилась на стул. Беата села рядом с ней, а барон остановился перед ними, опираясь на спинку стула.

– Конечно, дорога через лес длинна, – поддержал он сестру, – и не следовало женщине отваживаться идти одной. Разве вы не боитесь натолкнуться на грубость?

– Нет, не боюсь. Раньше я чувствовала себя в лесу, как в детской. Мне скорее думается, что он охраняет меня, как старый друг…

– Да, я тоже готова бродить в лесной чаще, даже среди тумана и ночи, – засмеялась Беата. – Мы дети тюрингских лесов. Но для твоих ножек, Клодина, дорога эта все-таки слишком дика…

– Совершенно ненужная жертва, которую заставила вас принести чересчур щепетильная честность, – добавил ее брат, – потому что и без соломоновой мудрости ясно, что мы не имеем и тени права на находку. Совиный дом давно принадлежит линии Альтенштейнов. Как могли бы мы так далеко простирать наши притязания, которые всего менее идут нам, потому что мы сами должны были постараться исправить некогда сделанную несправедливость. Я всегда не понимал, как мой дед мог согласиться обменять ничего не стоящие развалины на плодородный участок земли.

– Я того же мнения, – подтвердила Беата, энергично кивнув головой. – Пусть теперь старый Гейнеман докажет, что его оценка находки верна… Ежегодное подкрепление для твоих хозяйственных нужд не будет для тебя лишним.

– Ты практична, как всегда, дорогая Беата, – сказал барон Лотарь. – Но я почти готов протестовать против такой судьбы наследства монахинь. Разве не было бы более поэтично, если бы старая цветочная пыль обратилась не в воск, а в драгоценные камни, например, в брильянтовый убор, который наследница надела бы при возвращении ко двору? – спросил он, пристально глядя через плечо на молодую девушку.

Клодина подняла свои омраченные глаза и встретила его взор.

– Камни вместо хлеба? – проговорила она. – Мне дороже спокойное чувство, что нужда изгнана из моего дома. Поэтому я рассуждаю так же практично, как Беата… А что мне делать при дворе? Вы, кажется, не знаете, что я вышла в отставку?

– Как же, об этом щебечут даже воробьи на крышах резиденции. Но разве ваше имя и столь завидное для многих положение любимицы герцогини-матери не дают вам права когда угодно вернуться ко двору?

– Из бедного Совиного дома? – спросила она дрогнувшими губами, и глаза ее сверкнули.

– Конечно, расстояние далеко, – произнес барон, и голос его звучал безжалостно, как будто ему попалась давно желанная жертва. – Ровно восемь часов езды!.. Но двор может найти средство и подвинуться к вам поближе.

– Как это возможно? – воскликнула она со сдержанным испугом. – Кроме старой Лесной отрады, у герцогского дома нет владений в окрестностях.

– И в трех узких комнатах знаменитой Лесной отрады вода течет со стен, – заметила с улыбкой Беата.

– Буря скоро обратит негодную постройку в груду мусора… – Барон замолчал и зашагал по комнате. – Третьего дня я провел несколько часов в резиденции, чтобы показать принцессе Текле ее внучку, – продолжал он, остановившись, – и слышал мельком о подобном намерении герцога.

При этом он пристально, почти враждебно, посмотрел в прекрасное лицо бывшей фрейлины, которая густо покраснела.

– Много соображали и шептались по такому поводу, – продолжал он и с насмешливой улыбкой отвел глаза от покрасневшего лица. – Вы знакомы с придворной болтовней. Она, как мяч, вылетает из какого-нибудь угла, и ее трудно поймать, но след остается даже на задетом венце святыни.

При этих словах Клодина подняла опущенную голову.

– Да, я знакома с придворной болтовней, – согласилась она, – но никогда не унижалась до такой степени, чтоб она могла оказывать на меня какое бы то ни было влияние.

– Браво, старый пансионский товарищ! – воскликнула Беата. – Ты действительно выбралась оттуда целой и невредимой!

Ее светлые глаза все время внимательно наблюдали за возбужденными лицами говоривших.

– Но оставьте придворные воспоминания, – прибавила она, наморщив лоб. – Я до глубины души ненавижу сплетни; все равно – на плоту ли на реке или при дворе – они всегда непорядочны… Скажи мне лучше, Клодина, как ты справляешься со своей новой задачей?

– Ну, сначала было, конечно, трудно, – сказала девушка с кроткой улыбкой, к которой примешивалась легкая грусть. – На руках и фартуках есть следы неумения стоять у плиты. Но первая страда уже прошла, и я теперь даже нахожу время пользоваться нашей тихой семейной жизнью и слушать приятные и интересные рассказы Иоахима.

– Неужели? Он с удовольствием смотрит на то, что вы исполняете обязанности прислуги?

Лотарь насмешливо взглянул на нее.