Приговорённый обвиняет - [10]

— Согласен. Но почему понадобилось убивать этого несчастного надзирателя? Насколько я сумел разобраться, как раз к нему заключенные относились неплохо.

Дуглас Кристмас сделал неопределенный жест.

— Ну, знаете ли, — сказал он, — для них полицейский — это полицейский. Вы не видели, инспектор, как они вели себя ночью! Если бы вы слышали, как этот негр Вэнс оскорблял меня, желал мне смерти! Впрочем, я не могу подозревать конкретно его. Другие не лучше.

— Вы хотите сказать, что они могли с тем же успехом отравить любого другого надзирателя?

— Ну, конечно! Кстати, это едва не произошло. Содержимое стакана чуть было не выпил Бен Оберон. Я его недавно встретил в караульном помещении: несчастный был бледен как смерть. Он мне рассказал, что незадолго до смены подносил этот стакан ко рту. Если бы не его отвращение к пиву, то сейчас он был бы мертв.

— А заключенные, — спросил инспектор, — знали о том, что Оберон не любит пива?

— О да, — улыбнулся директор. — Несчастный парень очень боится потерять свое место… Некоторое время назад один из заключенных сказал мне, что Оберон напивается во время дежурства. Я тогда основательно его напугал. С тех пор у меня в отделении приговоренных к смерти есть подчиненный, который может служить образцом воздержания.

— Однако, господин директор, — заметил полицейский инспектор, — ваши слова доказывают, что мишенью был именно Вильям Ли, и никто другой.

— Возможно, — согласился директор.

— Именно к тому выводу пришел и я, хотя в вашем рассказе есть что-то, что мне не вполне ясно… По-вашему выходит, что речь идет о немотивированном преступлении, совершенном в результате злобы, которую заключенные испытывают ко всем, кто в их глазах представляет власть, злобы, усилившейся после событий минувшей ночи.

— Думаю, что так.

— Тот, кто решил совершить убийство, получил яд через сообщника, приходившего к нему сегодня днем.

— Да.

— Нет, господин директор, что-то здесь не вяжется: сообщник не мог знать о событиях, происходивших ночью. Он не мог сноситься с заключенным, который нас интересует. Когда был предыдущий день посещений?

— Воскресенье.

— Каким же образом виновник преступления мог ему передать эту просьбу?

— Ну во-первых, ничто не доказывает, — заметил директор, — что цианистый калий принесли именно в воскресенье. Решение совершить убийство могло быть принято довольно давно. Кроме того, заключенный мог попросить у своего сообщника яд, чтобы самому кончить счеты с жизнью, не дожидаясь казни. Вполне резонно предположить, что первоначальное намерение заключенного было именно таким, и лишь впоследствии он решил использовать яд для убийства.

Инспектор вежливо согласился. Однако в душе он весьма сомневался. Слишком очевидной была та жестокость, с которой директор тюрьмы пытался свалить всю вину на заключенных.

Дэвид вспомнил запавшие глаза Адамса на его изможденном лице.

Нет, такого человека, как Дуглас Кристмас, на пушечный выстрел нельзя подпускать к тем, кто скоро должен умереть…

* * *

Инспектор Дэвид сидел за письменным столом своего кабинета, заставленного металлическими шкафами, в распахнутых дверцах которых виднелись сотни толстых досье.

— Чем могу быть полезен, метр? — спросил он, когда Грегори Пенсон закрыл за собой дверь.

Адвокат присел на шаткий стул.

— Я пришел к вам за помощью, мистер Дэвид, — начал он и, увидев, как нахмурился инспектор, заговорил быстрее: — Вы, конечно, знаете, что Эдварда Адамса сумели обвинить в убийстве на основании показаний одного свидетеля и утверждений самого потерпевшего.

Инспектор холодно смотрел на адвоката.

— Но даже теперь, — продолжал Пенсон, — я не могу поверить в виновность моего подзащитного. Конечно, все против него. Но я знаю Адамса еще с колледжа. Эдвард всегда был и остается моим лучшим другом. Он проявил неосторожность и в результате оказался в таком отчаянном положении. Но он не убийца.

Инспектор по-прежнему молчал.

— По окончании процесса, когда был вынесен приговор, — говорил Пенсон, — мы с метром Изабеллой Линдфорд, это второй защитник, Адамса, решили подключить к расследованию частных сыщиков, чтобы прояснить кое-что в этой истории. Мы исходили из того, что оба свидетельских показания были ложными. Я присутствовал на очной ставке Адамса и Бернхайма. Последний явно был запуган. Как сейчас вижу его расширенные глаза, выражение ужаса на лице…

— Послушайте! — впервые подал голос инспектор. — Ведь Бернхайм был при смерти, а тут еще очная ставка с его убийцей.

— Нет! Бернхайм кого-то боялся. Может быть, не за себя. У него ведь были жена, дети.

— Если я правильно понял, вы хотите сказать, что ему угрожали расправиться с семьей, если он не опознает Адамса?

— Почему бы и нет? И я очень хорошо знаю, кто мог это сделать.

— Кто же?

— Некий Арнольд Мэзон…

— Тот свидетель, который вызвал полицию после того, как оглушил Адамса, прибежав на место преступления?

— Именно. Услужливый сосед, который ни на шаг не отходил от постели Бернхайма в больнице, где он боролся со смертью. Когда к Бернхайму вернулось сознание, возле него был все тот же Мэзон. Он вполне мог запугать несчастного, сказав, что, если тот не опознает Адамса, это повлечет за собой смерть его жены и детей. Бернхайм знал, с кем имеет дело, какая страшная организация стоит за Мэзоном. Он испугался и сделал то, что ему приказали.