Приговор приведен в исполнение... - [18]

— От товарища Аракелова!.. Он в гостинице «Старая Франция»... Ограбление с убийством. И вот такие листовки!..

Посыльный протянул голубоватый тетрадочный листок.

Оборотень

Дни и ночи — бессонные ночи, обагренные кровью работников уголовного розыска и их бескорыстных помощников, членов партийных дружин старогородской части и нового города. Бандиты, белогвардейцы — все враги Советской власти продолжали терроризировать население. Правда, удалось обезвредить несколько банд, так сказать, «чистых» уголовников, которым было ровным счетом безразлично, при каком строе творить преступные свои дела. Один бандюга даже разобиделся, когда ему задали вопрос: «Не на политической ли почве его шайка орудовала в городе?» Матерый громила уставил на Цируля мутные глазки, прохрипел: «Мне политику клеить?.. Хе! Обижаешь, гражданин большевичек. Свободного гражданина свободной матушки Расеи обижаешь!»

А банда Клубнички словно в воду канула. Притихла. Вроде бы ее специально кто-то сохраняет для других кровавых дел.

Чувствовалось, что контрреволюция, ушедшая в глубокое подполье, накапливает силы для удара. Надо предотвратить ее разящий выпад. А как? Все очевидней становится тот факт, что необходимо объединить усилия Управления охраны города, его уголовного розыска с ТуркЧК[2]. Пока что, к сожалению, координированных действий маловато. И понятно, ЧК только-только оформилась организационно. В распоряжении Игната Порфирьевича Фоменко всего девять сотрудников. А пока...

Так размышлял Михаил Максимович Зинкин, шагая по холодку в Военный Комиссариат Туркреспублики. И еще он подумал о том, что волны, революции, страсти человеческие совершенно не касаются законов природы. По-прежнему старушка Земля вращается вокруг своей оси и облетает вокруг Солнца с изумительной точностью и постоянством. Это только в библии Иисус Навин «смог» остановить ее вечное движение. Остановил, прямо скажем, ненаучным способом, воскликнув: «Остановись, солнце!», поскольку по темноте своей был сторонником геоцентрической системы мироздания, полагая, что именно солнце обращается вокруг Земли. А в действительности все как раз наоборот. И вот летит, мчится в космических дебрях земной шар, вращаясь вокруг собственной оси, и из-за этого вечного полета происходит с поразительной точностью смена дня и ночи, смена времен года!.. Совсем недавно стоял на дворе слякотный февраль. А затем явился славный ташкентский март и сияющий апрель... Из-за заборов и глиняных дувалов выглядывает нежно-розовая пена цветущего урюка. В Гоголевском и Константиновском скверах источают медовый аромат липы, акации покрылись белыми «свечами», и кругом цветы, цветы... Будто нет и в помине жестокостей гражданской войны, нет кровавого бандита Иргаша, нет уголовников, поразивших город подобно раковой опухоли!..

Торжествует природа, ликует весна, и потому и город, его улицы выглядят весело, празднично.

Зинкин миновал Константиновский сквер, свернул на Куйлюкскую улицу и подошел к двухэтажному мрачноватому зданию женской гимназии. Здесь теперь помещался Военный Комиссариат Туркреспублики.

Занятия в Комиссариате начинались в девять утра. Михаил Максимович вытащил из нагрудного кармана массивные часы «Павел Буре», щелкнул крышкой. Стрелки показывали без четверти девять. Но уже большая толпа шумела возле подъезда Комиссариата. Кого в толпе этой только не было! Демобилизованные фронтовики, не знающие, как проехать в родные края, молодые парни, желающие узнать, как и где можно записаться в какую-нибудь часть создаваемой Красной Армии. Иные пришли в надежде встретить однополчанина, земляка. А есть и такие, что просто рады на людях почесать язык. Каких баек, каких историй здесь не услышишь!

Зинкин с интересом прислушивался к разговорам. Было просто любопытно, что волнует простых людей — солдат-фронтовиков, рабочих, местных жителей, ремесленников, дехкан.

— А что, братцы, — басил долговязый солдат в замызганном обмундировании и в фронтовой папахе, которую он не снимал, несмотря на теплынь, — правду говорят, что новый военком Осипов вовсе даже из бывших офицеров будет?

— Ну из офицеров! — подал голос рыжий веснушчатый солдатик. — Офицера — они разные бывают. Я вот служил у подполковника Топорнина Дмитрия Сергеевича. Артиллерист божественной милости. И до солдата пригож. На сторону революции перешел без раздумий. Душевный человек. Хучь спи с ним в обнимку — не обидит.

— В обнимку с бабой надо спать, а не с командиром. Эх, ты, деревня! — гаркнул какой-то остряк под громовой хохот толпы.

На ступеньку подъезда поднялся здоровенный дядя мрачного вида. Заговорил простуженным баском:

— Кто тут супротив Константин Палыча вякает, а-сь? Я тому говоруну очень даже свободно заместо головы чурбак с глазами присобачу!.. Я с им вместе в Скобелеве[3] служил. Прапор военного времени. А рази не известно, что курица не птица — прапорщик не офицер?

Вновь захохотала толпа, охочая до такого рода диспутов. Мрачный дядя продолжал:

— К солдатам нынешний военком товарищ Осипов относился как положено. Конечное дело, ни с кем из солдатни он в обнимку не спал, это я извиняюсь. Но порядок любил. А то, что перед начальством в струнку тянулся, так это разве грех? Дисциплина! А мы что, не «ели глазами начальство»?