Приговор приведен в исполнение... - [17]

— Ну и зверюга! — воскликнул темпераментный Георгий Лугин. — А зачем он, как по-вашему, Александр Александрович, залил тут все керосином? Чтобы со следа сбить? Так ведь у нас и собак розыскных нет. И в России их никогда не было. Это в Германии, в Австро-Венгрии, я слышал, в полиции имеются доберман-пинчеры и овчарки...

— Вы не совсем правы, — возразил Крошков. — Хорошо налаженной службы розыскных собак в России действительно не имелось. Однако еще десять лет назад в Петербурге было создано Российское общество поощрения применения собак к полицейской и сторожевой службам. И налицо уже были первые успехи в розыске преступников. Ну, а Клубничка бандит опытный и осторожный. Что, ему керосина жалко, что ли?

— Сколько же этому негодяю лет?

— Около пятидесяти. Матерый бандит.

Явились посыльные с необходимыми химикалиями и инструментами. Крошков предложил:

— Я займусь отпечатками пальцев, а вы, Александр Степанович с Георгием Иванычем, очень прошу, займитесь отливкой слепков следов.

— Давненько я не практиковался в отливке следов, — с сомнением произнес Пригодинский. — Ну да не боги следы отливают. В лицейские времена получалось вроде не так уж плохо.

Цируль распорядился отправить тела погибших в военный госпиталь на судебно-медицинскую экспертизу. Вскоре работники розыска занялись изучением и снятием следов.

Уже светало. Хилое солнце робко просвечивало грозовые тучи. Пригодинский с Лугиным работали во дворе. Крошков с помощью специального порошка переносил на целлулоидную пленку обнаруженные отпечатки пальцев. Цируль с интересом наблюдал за его действиями. Действительно, целая наука. Может, самому и не придется этим заниматься, но подучиться надо. Обязательно.

Вдруг в комнату стремительно вошел невысокий человек в кавалерийской шинели и черной кожаной фуражке.

— А, Зинкин! — приветствовал вошедшего Цируль. — Познакомьтесь, Алексансаныч... Михаил Максимович Зинкин. Вообще-то он по профессии столяр. А к нам его временно — и жаль, конечно, что временно — командировала партячейка станции Ташкент-пассажирская. Скоро уже месяц, как помогает нам укреплять кадры. И еще он член исполкома Ташсовета... С чем пожаловал, дорогой товарищ? А у нас вот опять бандиты убили и ограбили...

— Убили и ограбили?! — гневно прошептал Зинкин, щуря светлые глаза. — Может быть, и убили и ограбили, но...

— Что значит «может быть», когда всю семью порешили!

— Страшное преступление. Но оно вдвойне страшнее еще тем, что это и политическое убийство! — Зинкин протянул руку с какой-то бумагой.

Это оказалась обертка обыкновенной гимназической тетради, изготовленной, видать, еще при Временном правительстве, поскольку на ней была реклама «Займа Свободы» и призыв «Сражаться с гуннами до победного конца!»

— Да объясни же наконец, в чем дело? — удивился Цируль.

— Обязательно объясню. Я дежурил в исполкоме. Ночью мне позвонили из управления, сообщили о твоем отбытии на место преступления.

— Да, я поручил это Ковалеву.

— Сразу я приехать не мог. А вот недавно меня сменил Финкельштейн, и я сразу же направился сюда. Подхожу к дому и вдруг вижу какую-то бумажку, прикнопленную к воротам этого дома. Вот она... Читай!

На другой стороне тетрадочной обертки крупными корявыми буквами было написано:

ЗА СИСТЕМАТИЧЕСКУЮ КЛЕВЕТУ НА ПРОЛЕТАРСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ И ЕЕ ВОЖДЕЙ ИСХАК АУЛОВ И ВСЕ ЧЛЕНЫ ЕГО СЕМЬИ ПРИГОВОРЕНЫ К РАССТРЕЛЯНИЮ

ЧК, Упр. охраны города

Побагровев от гнева, Фриц Янович хотел было разорвать в клочки гнусную бумажку. Но тут же сдержался. Это же вещественное доказательство. Ледяной пот проступил на лбу.

— Что с вами? — забеспокоился Крошков, заметив, как изменился в лице шеф. Не получив ответа, тоже заглянул в бумагу — и остолбенел. Со двора прибежали Пригодинский с Лугиным — им только что принесли с улицы еще несколько таких листков, пришпиленных к соседним домам.

— Как же мы не заметили эти подлые бумаженции? — сокрушенно качал головой Крошков.

— Темень-то какая была, зги не видать, — угрюмо проговорил Цируль. — И все равно это наш промах. Эх!.. Не то, чтобы электрических фонариков... Обыкновенных «Летучих мышей» не имеем. Теперь пойдут по городу слухи.

— Может быть, опубликовать опровержение в газете? — спросил Крошков.

— Нет, — возразил Цируль. — Нет, дорогой товарищ. Обыватель воспримет наше опровержение как косвенное признание. Единственное, что необходимо... Что может восстановить наш престиж — это розыск кровавых негодяев!

Цируль помолчал. Отер со лба пот. Заговорил взволнованно:

— Теперь совершенно очевидно, что контрреволюция объявила нам войну не на жизнь, а на смерть! Враги пролетарской революции сомкнулись с головорезами-уголовниками... Много у нас впереди тяжких трудов, товарищи. Мы не щадим сил и даже наших жизней, чтобы помочь новой власти навести в городе порядок. Из тридцати восьми сотрудников Управления охраны, участвовавших в операциях прошлого месяца, трое погибли, девять получили ранения. Это тяжелые потери, и особенно горестно то, что они могли быть меньше, если бы мы лучше знали дело. Но, дорогие товарищи, мы научимся. Обязательно научимся. Никакой пощады врагам!

Вбежал запыхавшийся посыльный.