Приговор - [5]

– Видишь ли, я уже сказал, что у меня нет и не будет сеньора. Обычно я не обращаюсь на "вы" к собеседнику, который ко мне обращается на "ты", избегаю лишних слов и между условностями и удобством выбираю удобство. А произносить "госпожа баронесса Хогерт-Кайдерштайн" всякий раз, как мне понадобится к тебе обратиться, не слишком удобно. Особенно если мы попадем в ситуацию, когда дорога каждая секунда. Так что, если ты заинтересована в продолжении нашего знакомства – предложи более лаконичный вариант. Меня, в свою очередь, можешь называть "Дольф". Это мое имя, и, как видишь, оно очень короткое.

Госпожа баронесса обиженно надула губки, но по кратком размышлении, очевидно, признала мою правоту.

– Можешь звать меня просто "Эвелина". А если еще короче, то мама называла меня "Эвьет", – неохотно поведала она.

– Хорошо. Эвьет. Это подойдет. Так вот что я хотел тебе сказать: убить Карла Лангедарга – это, наверное, неплохая идея, но для того, чтобы это сделать, придется записываться в очень длинную очередь. В смысле, что есть много желающих…

– Не думай, что, если мне двенадцать лет, то я ничего не понимаю! – сердито перебила меня Эвьет. – Разумеется, его хотят убить очень многие. И разумеется, он это хорошо знает и заботится о своей охране. Но он и его охрана боятся только взрослых мужчин. Ну, может быть, и взрослых женщин тоже. Но он не ждет, что смерть придет к нему в образе маленькой девочки.

– Так вот оно что! – изумился я. – Значит, ты хочешь сама… Я думал, ты предлагаешь сделать это мне…

– А ты бы взялся?

– Нет, – честно ответил я. Хотя, вероятно, из всех потенциальных убийц у меня было бы больше всего шансов. Но лишь в том случае, если я нарушу слово, данное человеку, которого я уважал больше, чем кого бы то ни было на этой земле.

– Я так и думала, – спокойно кивнула она.

– Почему? – заинтересовался я.

– Иначе ты бы уже занялся этим, не дожидаясь встречи со мной, – пожала плечами она. – Сам говоришь – заказчиков хоть отбавляй.

Что ж, в уме ей не откажешь. Хотя задуманное ею предприятие все равно было чистым безумием.

– Мне нужно, чтобы ты научил меня, – продолжала она. – Пока я умею только хорошо стрелять из арбалета. Еще я хорошо читаю следы. Но этого недостаточно.

– Почему ты думаешь, что я могу научить тебя подобным вещам? Я уже сказал – я не воин.

– Можешь называть себя, как тебе заблагорассудится. Но ты путешествуешь один в такие времена, как сейчас. И ты до сих пор жив. Это что-нибудь да значит.

Вновь она продемонстрировала свое владение логикой. Правда, она была права и заблуждалась одновременно. Но последнее не было ее виной – она просто не могла знать. Никто не мог. Во всяком случае, никто из живых.

– Не думаю, что это хороший план, – сказал я вслух. – Даже если бы я, или кто другой, научил тебя убивать – ты ведь понимаешь, что запросто можешь погибнуть?

– Не волнуйся, ты в любом случае получишь свое вознаграждение, – она предпочла истолковать мое беспокойство в сугубо меркантильном ключе. – Сам понимаешь, я не могу заплатить прямо сейчас. Но, как только Грифон падет и Лев возьмет власть, все сторонники Йорлингов, пострадавшие в этой войне, будут восстановлены в своих правах. Наверное, даже обогатятся за счет конфискованных поместий лангедаргцев. Даже если меня уже не будет в живых – будет действовать мое завещание. Я составлю его и заверю у первого же нотариуса, и по нему ты получишь свою долю.

– Тебе еще слишком рано писать завещания, – покачал головой я.

– Я – последняя в роду, – возразила Эвьет, снова считая, что меня заботят лишь деньги. – Это особый юридический случай. Ну, по правде я не знаю деталей, – призналась она, – это Филипп изучал право, но он был таким задавакой… Но я помню, он говорил, что такая ситуация – особый случай.

По тому, с каким холодным спокойствием она говорила о перспективе собственной гибели, я понял, что так просто отговорить ее не удастся. Может быть, конечно, она просто не отдает себе отчета, и участь героя-мученика для нее – всего лишь красивый сюжет из отцовской книги… хотя кому, как не ей, понимать, что такое смерть? Ладно. Продолжим пока беседу.

– Значит, ты на стороне Йорлингов, – произнес я.

– Ну разумеется, – возмущенно фыркнула она. – На чьей же еще?

– Видишь ли, – настал и мой черед блеснуть логикой, – быть против Лангедаргов и быть за Йорлингов – это не совсем одно и то же.

– Пожалуй, ты бы нашел общий язык с моим отцом. Он не любил политику и никогда не хотел ей заниматься. Но он был вассалом графа Рануара, а тот, в свою очередь – вассал герцога Йорлинга. У нас и войска-то настоящего не было. Дюжина дружинников на постоянном жаловании, и то отец ворчал, что в такой глуши они только зря едят свой хлеб, и четыре десятка деревенских ополченцев. Когда пришел приказ графа, мы отправили их в его распоряжение, оставив для охраны замка только пятерых. Почти все, кого мы отослали, полегли в Тагеронской битве. Вернулись трое селян, из них один без руки… А потом пришли лангедаргцы. Отец вооружил всех слуг – конюха, псаря… Эрик тоже дрался, хотя ему еще не было полных четырнадцати. Но и при этом наш гарнизон не достигал и полутора десятков. Замок пал в первый же день. Не думаю, что грифонцам он хоть чем-то мешал. Но они перебили всех – просто за то, что мы вассалы Йорлингов. Понимаешь?