Пригорьевская операция - [61]

— А ты-то при чем? — недовольно уставился на него Коротченков.

— Комиссар спрашивал, свободен ли Игумнов. Я ответил, что никакого задания ему не предвидится…

Чуть поостыв, комбриг просмотрел строевую записку, убедился, что не так уж много бойцов занято доставкой литературы, кого-то ругнул про себя и уже совсем другим тоном предложил сходить вместе посмотреть, как живут раненые.

В последних числах января 1943 года наша разведка обнаружила передвижение крупных сил противника по Мглинскому большаку. В сторону Ершичей прошло больше ста машин с солдатами, до дивизиона артиллерии, два танка. Около двухсот гитлеровцев прибыло одновременно в Воргу. Удвоился гарнизон в Волконщине и в соседних с ней деревнях на северо-восточной стороне леса.

Когда мы обсуждали в штабе данные разведки, мнения о намерениях противника разошлись. Коротченков полагал, что это обычное передвижение сил. Я считал, что каратели готовятся напасть на бригаду. Другие колебались. Спор длился до ночи. Несколько раз в землянке появлялись командиры батальонов. Быстро уловив суть спора, они тут же исчезали, чтобы на всякий случай подготовить бойцов к предстоящему бою.

Так ничего и не доказав друг другу, мы улеглись спать… Но какой мог быть сон! Я без конца перебирал и сопоставлял известные факты и каждый раз приходил к одному и тому же выводу: завтра будет тяжелый бой. Видимо, неспроста сболтнул задержанный в «Галом» предатель, что каратели собираются прочесать лес… Пусть идут, не страшно — есть чем встретить. Но почему командир не согласен со мной? Клюев, Данильченко, Винокуров явно разделяют мое мнение. А Коротченков… Он всегда раньше нас разгадывал намерения противника и вдруг не хочет понимать очевидного…

Я делал вид, что безмятежно сплю. Коротченков, напротив, и не думал скрывать, что не находит себе места, без конца дымил трубкой. Кто-то из штабных уже начал похрапывать.

И вдруг раздался спокойный голос комбрига:

— Николай, ты не спишь?

— Нет.

— Так как? Будет завтра бой?

— Я думаю, да.

— Ну что ж. Бой так бой. Взглянем-ка на карту.

Он энергично встал, подошел к столу, зажег коптилку, развернул карту.

— Главный удар наиболее вероятен с запада — вдоль основной дороги, к центру Соколовщины, — сказал я.

— Да, по ней могут двинуться силы, сконцентрированные в Борге, Артемовне и ближних к ним населенных пунктах. Одновременно можно ждать удара с юга — от Троены, Короедовки и Петракова. На первом направлении я думаю поставить первый батальон, на втором — третий.

— В Волконщине и соседних деревнях тоже много карателей. Могут пойти и с востока и с севера.

— Вряд ли, — ответил Коротченков. — Но все-таки выдвинем сюда второй батальон. Основной массив леса идет на запад. Немцы будут стремиться оттеснить нас на север — выгнать в поле.

— У тебя, я смотрю, давно обдуман план обороны… Чего ж ты тогда спорил? Нехорошо шутить такими вещами!

— Не обижайся, комиссар, я не шутил… Хотел, чтобы, поверив мне, люди спокойно отдохнули ночь. Стычка может быть очень тяжелой.

— Но мы потеряли время на подготовку.

— Времени, я думаю, хватит. Начать рано каратели не смогут: основным их силам надо преодолеть порядочное расстояние.

Как всегда, я полностью согласился с планом и доводами комбрига.

Драться так драться!

Готовиться к бою в батальонах начали задолго до рассвета: каратели обычно появлялись рано утром. Но тут изменили своей тактике, и мы уже стали подумывать, что никакого боя не будет. Однако ровно в одиннадцать с запада, юга и востока заговорила немецкая артиллерия. На каждом направлении работало по две-три батареи. По лесу загрохотали разрывы снарядов и мин. Начав с обработки опушек и края большой поляны по дороге к лагерю, орудия постепенно перенесли огонь в глубину леса…

В штабную землянку заглянул крепко сложенный черноглазый автоматчик Хасан Джапаридзе.

— Товарищ подполковник! — подошел он к Коротченкову. — Разрешите обратиться к комиссару?

— Обращайтесь.

— Прошу, товарищ комиссар, принять меня в партию. Хочу идти в бой коммунистом! Вот заявление.

Джапаридзе протянул мне листок бумаги.

— Это ему, — передал я заявление сидевшему рядом секретарю партбюро Винокурову.

— Я понимаю, товарищ комиссар. — Голос автоматчика звенел от волнения. — Партбюро соберется нескоро. А сейчас бой… Я думал, можно прямо к вам.

— Ты правильно поступил, — сказал автоматчику Винокуров. — Командир и комиссар — члены партбюро. Мы немедленно рассмотрим твое заявление. Только как быть с рекомендациями?

— Не успел взять, товарищ секретарь партбюро. Думаю, коммунисты-автоматчики поручатся за меня…

— Я знаю Джапаридзе как отличного автоматчика, смелого, предприимчивого партизана, — сказал слышавший этот разговор Коротченков, — и рекомендую его в партию.

— Присоединяюсь к мнению командира бригады и даю рекомендацию Джапаридзе, — поддержал я Коротченкова.

— Я того же мнения, — сказал Винокуров, обращаясь к Хасану. — Так как вас рекомендует все присутствующие на заседании члены партбюро, считайте себя, товарищ Джапаридзе, коммунистом!

— Спасибо за доверие, я оправдаю его!

Большие черные глаза юноши сияли счастьем. Четко повернувшись, коммунист Джапаридзе вышел из штабной землянки. Начинался бой… Вслед за огневым валом артиллерии двинулась пехота.