Приглашение к чаепитию в общественном месте - [2]

Незнакомец просиял лицом, шагнул к продавщице и, перегнувшись через прилавок, что-то зашептал. Я ожидал результата, уверяя себя в том, что ничего предосудительного не происходит.

Продавщица присела на корточки, пошуровала под прилавком и достала оттуда изделие, о существовании которого я не мог даже подозревать. Это было чудо конструкторской мысли, воплощенное в реальность умелыми руками мастера. Безукоризненно белый чайник емкостью не менее двух с половиной литров завершался выпуклой крышкой, закрывающей широкое входное отверстие для свободного налива. Изогнутая ручка имела пластиковое покрытие с удобными прорезями для пальцев, а носик, берущий начало у самого днища, заканчивался оригинальным срезом треугольного сечения, что должно было обеспечить оптимальную форму струи. Я разглядывал предложенный вариант, уже решив, что возьму обязательно. Незнакомец, увидев мою реакцию, приосанился и, пододвинувшись, прошептал:

- Прослежу за упаковкой, пока будете оплачивать.

Магазин мы покинули вместе. Хотелось отблагодарить незнакомца, но предлагать деньги было неудобно, и я сделал то, что казалось наиболее естественным - пригласил на чашку чая, и он согласился. Звали его Игнатием Петровичем, но он просил обращаться по имени, запросто. Мне это было не по душе, но после раздумий я решил называть его не Игнатом, а, из уважения, именно Игнатием.

Мы добрались быстро. Первым делом я распахнул дверцы шкафа и пригласил Игнатия снять пальто. Однако он испросил разрешения остаться в верхней одежде, объяснив это тем, что его знобит и вообще ему нездоровится. Он и правда слегка дрожал, даже нервничал и, могло показаться, куда-то торопился. Едва я успел раздеться, как он пожелал поскорее пойти на кухню и опробовать чайник в действии. Лихорадочно выпалил, будто чувствует ответственность, и хотя уверен, что чайник не подведет, считает своим долгом досконально все проверить. Его тирада показалась мне странной, я удивленно посмотрел, а он ответил каким-то недоуменно-фанатичным взглядом, выдержал паузу - и в его гражданском облике появился намек на военную выправку. Я отчего-то смутился, растерялся, и у меня возникло предположение, будто в том, что сказал Игнатий, имеется смысл. Мною овладела нервозность, я распечатал упаковку, и кислое выражение мгновенно исчезло с лица Игнатия.

В нашем Доме Общественного Проживания кухня тоже является общественной, и по этой причине там установлено две газовых плиты. На одной из них уже нагревалось три чайника, два из которых паровозили вовсю. Я хотел убавить газ, но Игнатий меня остановил, наполнил наш чайник водой и поставил его рядом с другими. Мне подумалось, что я бы выбрал другую плиту, дабы чайнику было вольготнее, но Игнатий впер чайник в общую кучу и отошел назад, с гордостью глядя на получившуюся композицию. Я тоже стал смотреть, еще не понимая причину его восторгов, как вдруг увидел, что в этом действительно что-то есть. Чайники слаженно функционировали, и создавалось впечатление, что они осознанно объединились в дружную семью. Мой чайник выглядел главою семьи. Наверное, благодаря новизне и чистому белому цвету. И тут я понял, почему Игнатий не позволил отключить газ - облако пара являлось своеобразной атмосферой, в которой чайникам дышалось легко и свободно. Я посмотрел на Игнатия и встретил сияющий взгляд, говоривший: "Ну ведь хорошо же, хорошо!" Да, он был прав, я мысленно с ним согласился, и мы снова уставились на феерию водяного пара. Так мы и стояли рядышком, а когда за кипящим чайником пришел хмурый жилец нашего Дома Общественного Проживания, мы с Игнатием посмотрели на него с неприязнью.

В конце концов мы дождались. Перед тем как снять чайник, Игнатий поднял крышку и пригласил полюбопытствовать. Вода внутри неистово бурлила, не оставляя никаких сомнений насчет кондиции кипятка. Ради такого случая я сделал свежую заварку, а из тумбочки извлек несколько сухариков. Вид Игнатия говорил о том, что он весьма доволен тем, как развиваются события, и его оптимизм передался мне.

Мы пили чай, грызли сухарики и улыбались друг другу. Игнатий улыбался лучезарно. Казалось, он живет какой-то неземной жизнью, а теперь вот спустился, чтобы поведать мне откровение. Я терпеливо ждал, понимая, что мы еще мало знакомы и Игнатий не хочет рисковать. Наш разговор, будь он подслушан, показался бы пустым и никчемным, но мы с Игнатием были другого мнения. Я, например, явственно ощущал какую-то таинственную подоплеку нашей встречи, но мне не хотелось торопить события. Мы говорили о погоде, о ее непостоянстве, о свойствах различных сортов чая, острили по поводу черствых сухариков и при этом поглядывали на чайник, а затем, с озорной значительностью, друг на друга. С какого-то момента мне стало казаться, будто я уже понимаю, в чем тут дело, но всякий раз разгадка ускользала, уступая место лучезарной улыбке Игнатия.

Мы выпили несколько чашек, стало жарко, Игнатий раскраснелся, и я захотел опять предложить ему снять пальто, да вовремя прикусил язык. Шарфик у Игнатия сбился в сторону, открыв необычную картину - под шарфиком не было ничего. Я не подал виду, как бы невзначай потер глаза, снова посмотрел - и точно: пальто было надето на голую грудь. Ни рубашки, ни пиджака, ни свитера, а только желтая цыплячья грудь, поросшая волосиками. На улице была осень, и я, конечно, растерялся. Тут в окно ударил порыв ветра, я взглянул - там качались голые ветви дерева.