Приезжайте к нам на Колыму! - [56]

Прошло часа три, а может, и все четыре. Сгустились сумерки, и я стал собираться домой.

— Ну, а потом, после пятьдесят шестого года, что с тобой стало, Евсеич? — спросил я, уходя. — И что вообще со всеми этими лагерями стало и с заключенными?

— Что стало с лагерями и с зэками, я не знаю. — Евсеич уже ожил и даже встал с постели. — Жинка моя сильно серчала, думала, что я ей изменяю. Так что я еще в пятидесятом в Магадан перебрался и стал там заведовать складом стройматериалов. Здоровенный у меня был склад — сто семьдесят тыщ тонн. А знаешь, что такое стройматериалы на Колыме — золотое дно!

Поздно ночью пришли с обнажения все ребята, мокрые (попали под дождь), но очень довольные: Юра наконец-то убил оленя, молодого телка лет трех-четырех. Кроме того, на блесну он поймал трех здоровенных ленков, одного килограмма на два, двух других — килограмма по полтора, так что рюкзаки у всех троих тяжеленные (Саня с Геной принесли еще и образцы.)

— Устали? — участливо спросил Колька, волоком оттаскивая рюкзаки в складскую палатку.

— Каждый день бы такую усталость! — весело усмехнулся Гена.

Юра весел, возбужден удачей, рассказывает мне:

— Амун это, а не карабин. Я ведь уже третьего дня одного оленя из-за него упустил. Мушка черт-те куда сбита. С упора бил, метров на сто — сто пятьдесят — и все мимо, так и ушел тогда олешек. Это уже я потом догадался: снял с себя штормовку, на сук повесил и пристрелял в нее карабин. Сбил мушку в другую сторону, сколько можно было, да еще опережение вычислил. Противно, правда, эдак-то охотиться: в пустое место целишь, а не в зверя. Я и этого оленя клал — семь патронов истратил. Двумя первыми рога ему пообломал, третьим — нижнюю челюсть вместе с языком отшиб и только четвертым в брюхо угодил. Нет, с таким карабином я на медведя не пойду. Только с жаканом.

Вечером по случаю почина в охоте Саня налил всем (кроме Кольки, разумеется) по стопочке разбавленного спирта.

Уже поздно ночью к нам в канаву опять заплыли два ленка (видимо, они же, вчерашние). Юра взял свою блесну и в две минуты выловил обоих.

11 июля

Мы с Юрой ушли к Евсеичу печь хлеб, а ребята остались хозяйничать в лагере. Кольке дано ответственное задание (которое единожды он уже с треском провалил) — в тени вывесить вялиться оленье мясо. Прежде чем коптить, его надо слегка подвялить до образования тонкой корочки, иначе дым, смешавшись с сырой плотью, даст сажу и никакого копчения не получится.

В маленьком полотняном мешочке я несу Евсеичу гонорар — граммов сто пятьдесят спирту и килограмма два картошки.

Узнав про спирт, Евсеич обрадовался, засуетился, и дело у нас пошло ходко. С Юрой произошла интересная метаморфоза: пока мы брали мясо у Евсеича, пока сам Юра никакого зверя не добыл, он на деда глядел с ненавистью, называл его Бандерой, старым вохром и всякими обидными словами. Теперь же, когда у Евсеича своего мяса нету и он вынужден одалживаться у нас, Юра к старику вмиг подобрел, хлопает его по плечу, шутит с ним, рассказывает всякие охотничьи байки, обсуждает охотничьи дела и заботы. Да, страшная, оказывается, штука — охотничья ревность.

Опять залаяла Сильва: наверное, где-то рядом ходит медведь. Начинается противный затяжной мелкий дождик (ветер снова принес с моря тучи), и перед дождем, видать, особенно остро вдоль долины наносит тухлятиной. Хочется медведю тухлятинки, но после вчерашних выстрелов подойти к лагерю он боится. Складываем хлеб в рюкзаки и под дождем несем его к себе в лагерь. Через заметно вздувшуюся Инынью (в сапогах ее уже не перейти) нас вместе с Евсеичем (он пришел к нам взять мяса) переправляет в надувной лодке Саня. Юра очень доволен: весел, шутит, подначивает деда и отваливает ему три огромных, прекрасных куска.

Ночью в нашу канаву опять приплыли три ленка. Колька, схватив блесну, кинулся ловить их. Юра перехватил его на лету, вырвал из рук блесну и сам в три броска выловил всю рыбу.

12 июля

Моросящий мелкий дождичек за ночь вырос в проливной дождь, который полоскал вовсю и лишь под утро вновь превратился в дождевую пронизывающую насквозь пыль. Наша Инынья, прежде обыкновенная горная речушка с кристально чистой водой, где глубины-то было всего по пояс, преобразилась неузнаваемо. Стремительный мутный поток мчался теперь по долине, постепенно наполняя ее до краев. Он нес с собой щепки, коряги, вывернутые с корнем деревья, катил довольно крупные камни. Если раньше, в спокойное время, русло речки занимало лишь очень небольшую часть долины, то теперь вода постепенно заливала все вокруг. Вот уже скрылась под водой высокая (как нам казалось прежде) галечная гривка, где у нас была кухня и столовая; вот вода залила наш холодильник и вплотную подошла к коптильне.

— Подъем! — кричу я в палатку. — Аврал! Потоп!

Ребята быстро повыскакивали из спальных мешков. Первым на ногах был Юра: уже через минуту он, одетый и обутый, спускал на воду резиновую лодку (спасибо, что мы, несмотря ни на что, всегда вытаскивали ее на высокий берег и привязывали к сосне). И вот уже все в деле, кроме, правда, Кольки: он мечется по палатке, стараясь найти свою вторую портянку.