Приданое для дочери. Всё, что ты узнаешь, когда станешь совсем взрослой… - [80]

Один умный человек сказал мне, что мои чувства слишком сильны, что нельзя обрушивать на одного человека столько страсти, любви, заботы и… ревности, конечно. И тогда я решила делить все это на нескольких человек. На какое-то время мне стало легче. Я научилась выкручиваться, лицемерить и, как это говорят, «крутить хвосты своим мужикам». Я стала виртуозом обмана. Ни один из них не вызывал во мне боли, мне не было страшно, потому что, если с одним из них начинались проблемы, у меня в любом случае оставалось еще два-три варианта. Цинично? Да. Но мне было спокойно. Страхи улеглись. Все было бы хорошо, если бы не одно громадное НО. Не было искренности, той теплоты и нежности в отношениях, в которых я всегда нуждалась в первую очередь. Все было как-то неправильно. Я спрашивала себя: «Люблю ли я кого-нибудь?» и отвечала: «Только Себя». Это безопасная любовь, взаимная, безболезненная, но неполноценная, и, в конце концов, я все равно начала смотреть по сторонам. Мне была нужна пара. Я воспитала в себе Женщину, заполонила ее собой под завязку, и моя «мужская суть» стала проявляться в окружающих меня мужчинах. Но трогать их руками я боялась.

Я знаю, что это беда многих женщин. Их видно за версту – они хорошо выглядят, стараются быть максимально интересными, у них есть увлечения, таланты, они умницы и красавицы. Они стараются. Очень-очень стараются быть идеальными. И каждый раз, встречая такую женщину в одиночестве, я понимаю, что в ней бездна живительной энергии, о которой она вряд ли знает. Мужчина, которого она создала в своей голове своей же Женщиной, потрясающе прекрасен. И я подозреваю, что она тоже боится. Чем бы она ни объясняла свои многочисленные достижения, она считает себя недостойной Его, она просто боится, как я.

Я и не подозревала, что все это время я была больна. И расстройство это имело конкретное название – одержимость. Проблема заключалась в следующем: во-первых, я панически боялась быть отвергнутой (с каждым моим «романом» эта паника усиливалась в геометрической прогрессии), во-вторых, я считала нормальными отношения, приносящие мне душевную боль. Знаешь, Алиса, именно ты впервые заставила меня задуматься над сомнительной ценностью таких отношений. Как-то раз ты обмолвилась, что не можешь слушать русскоязычную «попсу», потому что тебя раздражают тексты, воспевающие неразделенную, несчастную любовь.

«Почему никто не поет песен о нормальных отношениях?» – возмутилась ты. И я задумалась: «А ведь действительно…». Любая более ли менее значимая литература, кино, театральное искусство… волнуют нас драматизмом, накалом страстей, рожденных перипетиями любовных страданий. Искусство утверждает, что истинная любовь там, где есть боль и душевный надрыв. И после признания истинности таких эмоций, после того, как ты сотни раз пережила эти чувства вместе с героями чувственных мелодрам, как будто… стыдно… неинтересно довольствоваться меньшим. И до сих пор я не смею отрицать природу такой любви. Без страданий нет эйфории, без падений не бывает взлетов… Мы не хотим сидеть на качелях, не раскачивая их, и у каждого, кто хотя бы раз испытал это сладкое головокружение, поднимаясь над землей, в душе есть эта непреодолимая потребность вновь и вновь отправляться в полет. В конце концов, без драмы просто нет сюжета… И тебе, как зрителю собственного театра, в какой-то момент просто становится скучно.

Внушительные древние установки о «правильной любви» между мужчиной и женщиной, воспеваемые искусством, усугубляются представлениями общества о женской роли в такой любви. Сплошь и рядом женщина стоически принимает мужскую неверность и беспардонное к ней отношение как данность, и мужчине остается лишь продолжать себя так вести. Подразумевается, что мы, женщины, как существа более открытые, чувственные, мягкие, обладая некой данной нам свыше способностью, должны любить изменять своих мужчин, наставлять их на путь истинный, избавлять от пороков, в общем, посвящать себя мужчине, желательно без остатка. И было время, когда я даже считала это своей миссией! Тогда как мужчине эта опека совершенно ни к чему, и уж точно ни к чему хорошему она не приводит. Мы все придумали эти неблагополучные роли и заигрались. Мы сопровождаем отношения стремлением держать все под контролем. Мы возвели мученичество и страдания в степень культа, и теперь все наши женские кухонные посиделки вертятся вокруг той самой единственной темы:

«Где он мотается, и когда, наконец, все это кончится?»

Наши родители проходили через это и родители родителей. И они, и мы, и, похоже, наши дети и внуки не сможем найти окончательного ответа на эти вопросы. А если кто-то когда-то и сможет, маловероятно, что эта глыбища всеобщих заблуждений будет незамедлительно отправлена на свалку. Потому что мы с детства видим их последствия, варимся в этом котле. Мы живем с этой иглой в сердце. Это наша всеобщая игра. Взять и выхватить из этого сценария какого-то одного персонажа, и сказать, что проблема только в нем, нельзя, потому что страдает, зудит и чешется псориазом потайных разрушительных страхов все тело нашей системы.