Приданое для Анжелики - [14]

Это Адриан и сам видел. После декрета даже гвардию как подменили, и вчерашняя элита армии вдруг заговорила на языке улицы. Потому гвардейцы и не помогли швейцарцам отбить штурм Тюильри, что и в армии всем заправляли санкюлоты.

— Но нас это не касается, — заявил отец и рассмеялся. — Нам интересно другое. Простонародье — это не то что старые вояки. Их можно даже гнилой крупой накормить, никто не возмутится. Значит, интенданты будут массово скупать лежалый товар.

Адриан цокнул языком. Если бы он это учел, то его доходы от первой сделки возросли бы вдвое. Что бы Жан-Жак ни говорил, а качество мяса, фуража и муки его интересовало в последнюю очередь.

— То же и с коммуной. — Отец усмехнулся. — Получили коммунары право хватать и судить каждого, кого им вздумается, и к чему это приведет?

Адриан пожал плечами и предположил:

— Наверное, к беззаконию.

Отец рассмеялся и пояснил:

— Нет, к тому, что арестанта кормить надо каждый день. Кто поставит тюрьмам все ту же крупу, мясо, овощи? Коммунарам надо еще многих арестовать, а интендантов у них пока нет. Как и складов. У них ничего пока нет.

Адриан аж взмок. У Парижской коммуны были колоссальные полномочия и огромные аппетиты. Он уже представил, сколько сливок можно снять, если подсунуть им в интенданты своих людей.

Отец вздохнул, попытался налить себе еще, но Адриан его остановил. После банкротства старый Аристид как-то резко, буквально за сутки сдал и совсем перестал заботиться о своем достоинстве.

— Хватит вина, папа.

Отец нехотя подчинился и заявил:

— Потому я тебе и говорил, что не с теми ты в клубе дружишь. Не пойдет вчерашний аристократ работать в коммуну кладовщиком. Дружи с теми, кто дело делает, а не шлюх на лодках по Сене катает.

Вот теперь Адриан опечалился всерьез. Мир, в котором он столь беззаботно провел самые лучшие годы жизни, рушился на глазах: ни клубных посиделок, ни «травли медведя» — вообще ничего! Ну а предстоящая женитьба на Анжелике Беро, которую он запомнил довольно вздорной девчонкой, ставила на его жизни толстенный могильный крест.

— Скажи, папа, а без этой женитьбы никак не обойтись? — Он молитвенно сложил руки. — Я выкручусь, обязательно что-нибудь заработаю! Только не женитьба!

Отца как подменили.

— Даже не думай ускользнуть, — сказал он, мгновенно протрезвев. — Дело не только в приданом. Для меня ваш брак — дело чести.

Аббат разбирал Францию на фрагменты аккуратно и продуманно. Первым делом его люди в ассамблее объяснили буржуа, опьяненным успехами, важность административной реформы. Новая Франция вместе с Парижем была порезана на восемьдесят три с половиной департамента, в точном и красивом соответствии с астрологическим числом Урана. Это была уже другая страна. Новые границы пролегли так, что земли старых аристократов оказались в разных департаментах. Чтобы решить пустяшный вопрос, им приходилось обращаться в два, а то и в три разных муниципалитета. Как минимум в одном из них держали верх якобинцы. Любое дело стопорилось навсегда.

Буржуа это нравилось. Они охотно подыгрывали коммунарам. Лучшие земли знати постоянно дешевели и скупались оптом, за бесценок. Кое-где от аристократов требовали предоставления документов на землю, и довольно быстро обнаруживалось, что у самых старых и уважаемых семей никаких бумаг нет и в помине. Они даже не помнили, при каких обстоятельствах эта территория им стала принадлежать! Тогда земля переходила в общественные фонды, а оттуда — прямиком и недорого — в руки самых значительных коммунаров-буржуа.

Крестьян к дележу даже не подпускали. Лучшее, на что они могли рассчитывать, — аренда. Мелкими участками и ненадолго.

Понятно, что у многих аристократов документы были в порядке. В этих случаях на помощь новой власти приходили законы, принятые ею.

«Надо спасти страну! — кричал Робеспьер под восторженные вопли соратников. — Незаконно лишь то, что ведет к ее гибели!»

Поскольку обанкротившуюся Францию вел к гибели любой путь, незаконным стало все. Сам закон стал фикцией.

Это устраивало всех. Крестьяне мигом перестали платить налоги. Каждая мэрия теперь имела право на арест любого лица, признанного подозрительным. Депутаты ассамблеи держали руку на пульсе. Поэтому они быстро разобрались, кто особенно подозрителен. Разумеется, это были представители проигравших группировок: всякие фельяны, которым подавай монархию, ограниченную конституцией, плохие выборщики и неправильные подписанты. Самую большую группу составили враги суверенитета народа. Под такое определение подходил вообще каждый человек, усомнившийся в правоте новой власти.

Аресты и конфискации пошли по всей Франции. Среди депутатов ассамблеи почти не было случайных людей. Все они имели какие-то интересы дома, в провинциях и теперь удовлетворяли их быстро, с волчьим аппетитом.

Аббат улыбнулся и отодвинул карту Франции в сторону. Изюминка была в том, что все делали то, что хотят, и ровно то, что надо. Санкюлоты мстили аристократам за былые унижения. Депутаты отнимали чужое имущество. Буржуа его скупали. Банды мелких спекулянтов мигом заполняли своими деньгами все лакуны, помогая титанической машине разрушения набирать обороты. Каждый старался ухватить кусок покрупнее, а экономика Франции стала более всего напоминать жернова. Крупные куски зерна мнутся, движутся дальше, давятся еще мельче. Рано или поздно на выходе получается готовый продукт — прекрасная мука. Если ситуация не изменится — а этого не произойдет! — то страна просто обречена слой за слоем, одного за другим потерять всех, кто владеет хоть чем-то дороже пары ботинок. Всех, кто крупнее мучной пылинки.