При вечернем и утреннем свете - [9]

Шрифт
Интервал

Ветры дуют, столетия тают,
И отважные птицы поют.
Я хожу Москвой — брюки-дудочки.
Работенка, стихи, семья…
Спросит век меня:
— Где ты?
— Туточки!
Тут, в автобусе,— вот он я!
1962

Когда человек больной

Когда человек здоровый,
Ему на все наплевать.
Когда человек здоровый,
Он зря не ляжет в кровать.
Зачем ложиться в кровать? —
Он человек здоровый.
Когда человек больной —
Ох, до чего ему маетно!
Когда человек больной,
Особенно если маленький,
Ох, до чего ему маетно,
Когда он лежит больной!
Вот он лежит, родной,
Ни слова не говорит,—
Где у него болит,
Что у него болит.
Мается и молчит.
Мечется и кричит.
Когда человек здоровый,
Ему чего горевать? —
Может ходить по дорогам,
А может петь-распевать.
Только нет от этого прока,
Если рядом кому-то плохо:
Кто-то мечется,
Кто-то мается,
Кто-то лежит больной, —
Особенно если маленький,
Маленький и родной.
1958

Слишком хороший октябрь

Сегодня выпал снег в горах —
Сверкучий, без дождя,
И я подумал: «Ну и день!» —
Из моря выходя.
А день и вправду был хорош,
И вправду был богат.
И три вершины плыли в синь,
Как новенький фрегат.
«Вот это день,— подумал я,—
Чудесные дела!»
И я тепло благословил
(А это — боль была).
1962

Стихи о домашнем музицировании

Сергею Никитину
Музицируйте семейно!
Планомерно! День за днем!
Подрастает наша смена —
Что посеем, то пожнем.
Ходит слух, что наши дети
Станут взрослыми людьми.
Люди мира на планете,
Музицируйте с детьми!
Бабки, пойте! Для концерта
Важно — что? Огонь души.
У концерта нет рецепта,
Все рецепты хороши:
Под гармонь и а капелла,
В стиле Глюка, в стиле блю,
Под Шульженко мама пела,
Я — старинные люблю…
Хороши и те и эти!
Но подумаем сперва,
Как бы сделать, чтобы дети
Знали главные слова,
Чтобы чувствовали шкурой
Песен праведных заряд.
И еще — чтобы халтурой
Не испортить нам ребят.
От рождения до смерти
Ждет их много разных вех,
Тем не менее, поверьте,
Меломания — не грех.
Пусть вовек не умирает
Простодушная триоль,
Коли музыка играет
Положительную роль.
Люди мира на планете!
Знаю, вам покоя нет,
Но — имейте на примете
Гармонический предмет!
Пойте громко, вдохновенно,
Хором и по одному!
Очень важно, чтобы смена
Понимала что к чему.
1969

Гамлет

«Куда шагаем, братцы?» —
Печальный принц спросил.
«Идем за землю драться,—
Служака пробасил.—
За нашу честь бороться,
За кровное болотце
У польских рубежей».
«За вашу честь?
Ужель…»
Коли! Руби! Ура!
Пади, презренный трус!
Несметных тел гора,
Предсмертный хрип из уст,
Костей пьянящий хруст,
Пальбы разящий треск,
Пора! — гремит окрест.
Пора идти на приступ!
За честь!
За крест!
За принцип!
За землю!
За прогресс!
…Над тем болотцем стон
Который век подряд,
А в королевстве том
Опять
Парад.
Скрежещущих громад
Нелепая чреда —
Ползет, ползет тщета,
Дымится шнур запальный.
И смотрит принц опальный
С рекламного щита.
1965

Небо и Земля

Нам небо это
Вросло в крыла,
Земля-планета
В стопы вросла.
К звезде б рвануться
Так ноги рви.
К траве б нагнуться
Крыла в крови.
1965

Пленник

Я пленник утра. Чуть очнусь,
Едва проснусь, слечу с кровати,
И — захлебнусь, и — покачнусь,
И утро в плен меня захватит.
Вот дерево. Сосна сосной.
Вот птица с дерева слетела.
Так знай: они владеют мной,
Я подчиняюсь им всецело.
Я раб пленительной красы.
О, это груз непустяковый!
На мне свинец ночной грозы
И низких облаков оковы.
Прижмусь к сосне, ко мху прильну,
Пойду за речкой верной тенью.
Я — пленник, я у всех в плену,
Я не стремлюсь к освобожденью!
1961

Воспоминание о листопаде

Листопад в пятидесятом,
Листья жгут по палисадам,
В палисадах ветра нет,
Беспокойства нет в природе,
Во саду ли, в огороде
Жгут тетради — сдан предмет.
Дело сделано, а слово
Народиться не готово.
Где мы? Листья. Полумгла.
Слабо греет их горенье,
Но зато на удобренье,
Говорят, пойдет зола.
Жгут вчерашнюю листву,
В уголок ее сгребая,
И дымит она, рябая.
В огородах жгут ботву.
Не Хотьково ли? Хотьково!
Смутно видится подкова
Леса; лес раздет-разут.
Это пригород, не город.
Сладость кончилась, а горечь
Втридорога продадут.
Это нашему герою
Двадцать и не за горою —
Сорок; это — полпути.
Палый шелест палисада,
Горечь дыма и досада,
Что идти куда-то надо,
А не хочется идти.
1969

В больнице

Лежит человек на койке.
Тумбочка у окна.
На ней порошки, настойки.
А дело его — хана.
Коли не коли, лечи не лечи,
Простые врачи или чудо-врачи,
Пиши не пиши латынь-письмена
А дело его — хана.
А я на соседней койке
Лежу, обычный больной,
И дело мое нисколько,
Ничуть не пахнет ханой.
Жены придут — беседуем,
Бубним свое вразнобой,
А после лежим соседями,
Беседуем меж собой.
Ночью темно, светло с утра,
Горстку пилюль несет сестра,
Мы их водой запиваем,
Одна в графине вода,
Будто бы забываем,
Что ему — туда.
Ладно.
А пока что
Лежим, беседы ведем,
Про Марс говорим, про Кастро,
Жен с нетерпением ждем,
Горькие снадобья пробуем,
Болтаем себе между тем.
А тем медицинских не трогаем.
Не затрагиваем этих тем.
1960

Не карамель

Загадку задал мне
Старик Иван Степаныч:
В цветочках, а не луг,
Под крышей, а не клуб,
С начинкой, а не карамель.
— Автобус! — крикнул я.—
Везет детишек в лагерь!
Степаныч аж затрясся,
Повизгивал,
Слезливые глаза ладонью растирая,
Закашлялся,
Вдруг посинел и умер.
Теперь лежит
С Филипповной своею рядом.
Никто к ним не заглянет.
Пришел бы сын, да больно далеко
Ему шагать из братской той постельки.
Прости, Степаныч! Так я и не знаю