При вечернем и утреннем свете - [18]
Шрифт
Интервал
1968
Деревня спит
Деревня спит. Лишь кошки под луною
Живут какой-то жизнью потайною,
Они черны иль черноваты —
Все.
Их дерзкие свидания чреваты
Последствиями. Кошки на шоссе.
Показан мне
Вечерний моцион,
И он
Меня ведет к кладбищенской стене,
По ней, я вижу, стелются коты,
Танцующие ритуальный танец,
Сиренью тянет, ирисами тянет,
На черном прорисованы кресты.
Я так скажу:
Давно ли в страхе
Я вздрагивал при виде мертвеца?
Но гроб за гробом на плечо ложился,
И робости мой дух лишился,
Я более не отвращал лица.
Когда — так медленно — покой входил в отца,
Он и в меня входил, лишь мерою иною,
Лишь истиной, что очередь за мною,
И я не отвратил лица.
Сиренью тянет. Ирисами тоже.
Их много у кладбищенский стены.
На ней видны
Внезапные перемещенья кошек.
Я так скажу теперь:
Теряем и теряем год от года,
Но новая свобода
Приходит к нам взамен потерь,
И с нею — новая забота.
Она годов отнюдь не удлинит,
А впрочем, что за радость — век прокиснуть,
Не так уж страшно этот свет покинуть,
Таким покинуть —
Вот что леденит.
Сиренью тянет, ирисами тянет,
А человека тянет в дом, к огню,
А в доме ни души.
Так медленно чиню
Свои карандаши…
1965
Подражание
Зачем ты уехала, Сьюзин?
Померкли мои берега.
На землю, на бедную землю
Ложится вечерняя тень,
И гаснет звезда, не успев разгореться.
Куда ты уехала, Сью?
Ложатся вечерние росы
На бедную землю мою,
И нету ответа.
Ни весен,
Ни писем,
И осень умрет за окном,
И вряд ли, я думаю, сблизим
Стаканы с венгерским вином.
Да я и не думаю ждать:
На черной озерной воде
Нельзя отогреться звезде,
И гаснет звезда, не успев разгореться.
1968
Золото
Вот холода начались.
Нынче с утра Балатон
В белом —
А клен в золотом,
Млечен —
А мол молчалив.
Каждый ларек заколочен,
Шелест рождают шаги,
Осень —
Косматая псина
Мерно бредет у ноги.
Тусклое золото клена.
Что это? Дерева крона?
Или в зеленой глуби
Шхуна лежит,
и мерцает угрюмо
Золото возле разбитого трюма —
Кроны, дукаты, рубли?..
Клены,
Платаны,
Дубы.
Каждый ларек заколочен,
И одинок, одиночен
Голос осенней любви.
1965
«Оттого ли, что нынче фазаны…»
Оттого ли, что нынче фазаны
Дважды встретились мне на пути,
Я подумал про дикие страны,
Где фазану непросто пройти.
Там ни зайцу, ни утке не мило,
Там царит с незапамятных пор
Царь природы, угрюмый громила,
И в зайчишку стреляет в упор.
Что за червь его, сирого, гложет?
От какой он свихнулся тоски?
Почему допустить он не может,
Чтобы кряква жила по-людски?
Чтобы попросту, а не отважно
Выплывала в положенный час,
А за нею так стройно, так важно
Пять утят — мимо нас, мимо нас…
1975
Над зарослями тростника
Над зарослями тростника
Осенний ангел пролетел,
И сник и пожелтел
Тростник.
Осенний ангел остудил охоту
Играть в слова
И пробудил в уме
Готовность не сказать чтобы к отходу,
Но все ж к приходу холода
И тьме.
Пора, приятель, подводить итоги!
Что вечны мы, так это люди врут.
И я пришел к заброшенной протоке
Считать цыплят.
(По осени и труд.)
И, задевая облака,
Осенний ангел пролетел,
И тень скользнула надо мной,
Над зарослями тростника,
Над вымышленною страной, где гуси,
Где вместо чучел ветхие бабуси,
Чтоб отогнать скворцов от винограда,
В дырявые кастрюли вяло бьют,
Где кроют крыши, спят, едят и пьют,
И над реальною страной, где надо
Считать цыплят, которых вовсе нет,
И пялить черный глаз на белый свет
А он двоится.
Двоится и тростник, озерный злак.
Но треск какой-то в тростнике таится,
Какого-то разряда тайный знак.
Или разлада?..
1968
Скоро, скоро
Скоро, скоро будем дома,
Скоро, милая жена!
Вон за озером на горке
Церковь старая видна.
Знаю, в церкви той потемки,
Там святых пробрала дрожь.
Зато в нашей комнатенке
Хорошо-то до чего ж!
Скоро, скоро будем дома
Чай вприкуску попивать,
А напьемся хорошенько —
И скорее почивать.
Скоро, скоро, да не сразу,
Поскорее, да не вдруг.
Ах, вприкуску — не вприкуску,
Лишь бы сладко, милый друг!
1970
Икар
Опять, как позапрошлого весной,
Встречаю май в деревне,
Которой обеспечено в июне
Стать центром европейского купанья.
По воскресеньям
И ныне наезжают гимназистки
В автобусах агентства путешествий —
Все в брючках, все с транзисторами, все
Акселерированно взрословаты,
И все кричат шалаво: «Ютка! Ютка!»
Не понимаю почему,
Но в каждой группе заводила — Юдит.
Слово «гимназистки»
Любезно языку и соблазняет
Употребить александрийский стих,
И это сознавать — занятно.
И мимо этой крашеной скамьи
Они идут растянутою цепью,
Влекомые какой-то чудной целью,
Настроенные на одну волну.
И на одной волне
транзисторы вещают,
Что обеспечивает постоянство
И безотказность руководства мной
Со стороны большого мира.
Где же Юдит?
Да вот она, скакунья. Некрасива,
Но до чего приязненна! Промчалась,
И сразу видно, как ей хорошо
И как охота
Все достопримечательности мира,
Все радости обещанной планеты
Решительным наскоком захватить
И раздарить подружкам.
Юдит!
Может быть, что-нибудь будет?
Будет большой пароход…
В узенькой душной каюте:
— Юдит,— скажу тебе,— Юдит,
Вот мы с тобой и одни…
Или так:
— Мини-юбка,
Люби меня, Ютка!
Дайте, граждане, ответ:
Юдит блудит или нет?
Умею.
Ну хорошо, мой милый, а теперь
Притормози свои автоматизмы,
Оставь слова и в памяти оттисни
Разгоряченность девочки чужой.
Кстати, Юдит в брюках,
И, значит, милый друг, в твоем стихе
Не ночевала правда жизни.
(Большая правда жизни!)
Увозит
Могущественный «Икарус» девчат.