При дворе татарского хана - [2]

Доллар за фунт! За мясо!

Корова не есть мясо, пока она не забита. Они же убивают коров и едят их!

Ужас впился в его спину, точно стая ос.

Задыхаясь и фыркая, профессор Данбэр наконец понял суть происшедшего. Надо действовать, и немедленно! Первое и самое важное — он должен дать этим ковбоям понять, кто он такой, а после этого найти способ вернуться к себе в университет. Наверное, кто-нибудь с биологического факультета, с их циклотронами и прочими штуками, сможет вернуть ему нормальный облик; он знал о биологии не больше, чем большинство биологов о литературных течениях восемнадцатого столетия. Или, может быть, на отделении сравнительной религии смогут проконсультировать… но сначала надо сказать этим ковбоям. Он медленно пробился к краю стада и потрусил к одному из людей на лошади.

Профессор Данбэр заревел ковбою в самое ухо. Реакция была мгновенной: ковбой вытянул его по крупу концом лассо и крикнул: «А ну пошел!..» Профессор снова взмукнул и побежал. Неужели они не видят? Что с ними произошло? Он снова замычал, обращаясь к другому ковбою, но тот махнул шляпой и гикнул на него. Профессор Данбэр не выдержал: инстинкты бычьего тела погнали его вслед за стадом.

Он был интеллигентным человеком и знал, как следует переходить к самой сути проблемы. «Если человек оказался неожиданно при дворе татарского хана, он должен прежде всего определить, в порядке ли его собственный рассудок». Отфыркиваясь от густой техасской пыли, он напомнил себе эту утешительную доктрину эпохи Просвещения, но позабыл вспомнить ответ на сие догматическое утверждение: «Татарский хан дурак, проводящий все свои дни с наложницами. Ни один джентльмен никогда не сможет быть понятым татарином, северным британцем, или любым другим варваром».

Итак, бредущий со стадом бык принялся приводить свой рассудок в порядок. Не стоило искать естественнонаучное решение этой проблемы: точных наук он не знал. Метафизика тоже не могла ему помочь. Конечно, он читал и Овидия, и «Золотого осла», но не видел, как это могло помочь ему в его деле. И, он с ненавистью признал это, уж в восемнадцатом-то веке точно никто не интересовался, каково может быть ученому, проснувшемуся и обнаружившему, что он животное. Ладно. Оставалось полагаться только на собственный опыт.

Все это было очень плохо.

Как-то ему пришлось проверять сочинение, где один студент разбирал проблему общения с разумными инопланетянами. (Он направил это сочинение декану, предложив призвать студента к порядку). Чем же заканчивалось сочинение? Он замотал головой и взмукнул от усилия припомнить. Математика? Да. Законы математики всюду одинаковы, и любой знает их. Он спасен. Ему необходимо просто продемонстрировать свое знание математики.

Стадо совсем замедлило шаг, приблизившись к железнодорожной насыпи. Медлительный скрипучий ветряк накачивал воду в длинное корыто. Но знает ли он математику? Он жадно напился: бег обезвоживает. Исаак Ньютон, конечно, и еще закон всемирного тяготения. Но что это за закон? Как его выразить? Как-то он его видел.

Другой бык оттер его от воды.

E = mc²?

Что-то здесь было не так. Тут не было истинно ньютоновского размаха. Вполне возможно также, что кто-нибудь из этих, современных, взял да и отменил тяготение. Профессор печально покачал головой. Нет нынче в мире постоянства. В отчаянии он замычал.

Что это за поезд? Гудок… Чикаго. Бойни. Молот мясника. Смерть. «Мы используем все, кроме визга»… Но это о свиньях. Сколько говядины он съел за свою жизнь? Сколько кожи пошло на его бумажники и чемоданы?

Страх потряс его рассудок. Первокурсником он изучал математику, но для студентов-гуманитариев это был всего лишь дополнительный курс, и никто не обращал на него внимания. Все равно он должен что-нибудь вспомнить. Ведь он же проходил этот курс трижды, пока ему не удалось усесться за спиной кого-то, кто соображал, что отвечать на экзамене. Там ведь было что-то с треугольниками…

Нет никакого сомнения, это гудок поезда. Он увидел белое облако пара над путями.

Ага! Рисуем треугольник с маленькими ящичками по бокам. В математике это что-то обозначает. Он спасен! Быстро выбравшись из стада, он деликатно приблизился к ковбоям. Следует помнить о вежливости, чтобы они не испугались. Он склонил голову. Он постарался дружески улыбнуться.

Правой передней ногой он нацарапал неуклюжий треугольник. Координировать движения было мучительно трудно: он обнаружил, что ноге нелегко двигаться нужным образом. Однако в конце концов он закончил и оглянулся вокруг, тяжело дыша.

Никто даже не заметил его стараний.

Профессор попробовал деликатно подтолкнуть одного из ковбоев, но позабыл о своих рогах. С пронзительным воплем человек хлестнул его по морде огромным и жестким «стетсоном». Смущенный и испуганный, профессор заспешил обратно к стаду. Быть среди остальных — это давало странное чувство безопасности, и он почти спокойно принялся жевать пыльную траву. Скоро кто-нибудь увидит его чертежи и поймет, что они означают…

* * *

Он чувствовал, как теплое солнце прогревает его спину. Время от времени смахивал хвостом муху. Очень скоро он будет спасен! А пока он позволил приятной истоме наполнить себя, совсем как в университетской библиотеке, среди самых далеких полок, в прохладной полутьме, куда студенты забредали только разве заблудившись. Он медленно пощипывал траву перед собой и сонно размышлял о том, был ли Свифт воистину глухим или только притворялся? Дремотно пережевывал он свою жвачку. Если он получит стипендию, то на следующий семестр поедет в Англию и пороется среди документов, чтобы подтвердить свою теорию о том, что сэр Роберт Уолпол был истинным автором «Оперы нищих». Тут пришлось двинуться чуть быстрее, потому что стадо заволновалось.