При царе Сервии - [6]

Царевны сели в атриум своего отца против пылающего очага каждая со своим женихом на отдельную скамью, покрытую цельною бычачьею кожей. Простирая руки над их головами, царь Сервий, как глава семьи, жрец своего домашнего очага, прочел молитву, дал им испить воды, каждой чете из одного кубка, и съесть по половине разломленной лепешки.

Этим кончилась сокращенная церемония празднества, о котором многие шептались, что оно не походит на обычную римскую свадьбу, а как будто что-то вроде детской игры, устроенной отцом в шутку, в кружке близких родных и знакомых.

– Эх, что он наделал!.. – с недовольною миной шептал Скавр своему зятю после того, как они оба нехотя поздравили новобрачных. Тоже нехотя поздравили друг друга и отвечали на поздравления родных Арунс и Туллия добрая. Вставши от очага, они обменялись глубоко скорбным взором, который, при их безмолвии, был красноречивее всяких словесных объяснений. Арунс и Туллия добрая любили друг друга в глубине своих честных, чистых сердец, но не осмелились ни признаться в этом чувстве, ни тем более, возразить против отцовской и царской воли; робость характера парализовала у этих особ всякую попытку к самозащите. Они были люди из тех, что не находят счастья на земле, – люди не от мира сего. Редко случается, что такие субъекты долго бьются в сетях всевозможных житейских бедствий, охватывающих их с первых шагов самостоятельного положения среди ближних; в большинстве они гибнут очень скоро, что случилось и с членами семьи царя Сервия.

По окончании общих поздравлений, царь покрыл своих дочерей желтыми вуалями, после чего они как ставшие замужними, уже не имели права являться в общество с открытой прической в отличие от девиц, и каждую, подняв, поместил на руки ее мужа. От этого обряда римская свадьба называлась «nuptiae» – покрытие невесты, – от «nubere» – покрывать, туманить, окутывать, – жениться «uxorem ducere» жену вести, – оттого что, окутанная покрывалом (у простонародья, конечно, грубым, толстым), она тогда ничего не видит, не может идти без помощи ведущего мужа. Покрытую желтой вуалью из египетской тонкой кисеи с золотом и врученную ему царем Туллию злую, Арунс медленно, лениво и неловко понес через порог Таламоса (брачной комнаты), задел при этом за орнамент косяка двери ее длинным покрывалом, хотел его отцепить, но мимолетно оглянулся, услышав, что врученная отцом его брату Туллия добрая громко рыдает, дав волю прорвавшемуся чувству горя, и Арунс ударил свою невесту ее локтем об дверную колоду. Туллия злая взвизгнула, глухо пробормотала из-под вуали какое-то нелестное новобрачному, далеко не ласкательное слово, вроде возгласа: «Косолапый медведь!» или «неуклюжий тюлень!».

Арунс еще сильнее оторопел, растерялся, поспешил захлопнуть за собою дверь ногою на ходу, после чего некоторым из гостей послышался глухой стук, как будто новобрачный поскользнулся и вместе с женою упал среди комнаты.

Это было не достоверно, а лишь так предположили некоторые из гостей царя.

– Клянусь всеми свадебными орехами!.. они там подерутся, – шепнул молодой родственник царской семьи, чудачливый эксцентрик Брут и, наклонившись к уху своего друга Спурия, продекламировал ему экспромт.

Никогда тебя не сгубит

Столь ехидно враг,

Как случайно приголубит

Любящий дурак!..

Спурий ничего не ответил, ибо молчание считалось достаточно ясным знаком согласия, лишь кивнул головою с ему одному известною, затаенною мыслью.

– Дурное предзнаменование! – шепнул Скавр своему зятю Турну.

Тот вздохнул молча таким тоном, как будто желал передать невысказанную им мысль.

– Чего же хорошего можно ожидать на таких основаниях?!

Обряд покрытия Туллии доброй прошел без инцидентов, почти незаметно, среди общего внимания, обращенного на первую отправленную чету.

Молодцеватый Люций, не придавая значения рыданиям Туллии, как обыкновенному девичьему плачу невесты, крепко обхватил ее сильными руками, прижав лицом к своей груди, так что уносимая, как и требовал обычай, ничего не могла видеть, и скорым шагом скрылся с нею в назначенную для них комнату, откуда после закрытия им двери никто не услышал никакого звука.

– Это хорошо! – воскликнул фламин Руф, восхищаясь ловкостью любимого им Люция, и принялся шептать наставления своему внуку, чтобы тот старался приобрести дружбу этого царевича, – Арунс мямля, разиня; из такого человека никогда ничего удачного не выходит; не сближайся с ним!.. Люций во всех отношениях иной человек; старайся держаться к нему ближе.

– Но он любит, дедушка, не меня, а Марка Вулкация, – возразил Виргиний, не слушая наставлений фламина, думая совсем о другом.

– Любит Вулкация... Вулкация нельзя не любить; был бы ты таким внимательным, услужливым...

– Я не умею.

– То-то, не умею!.. Люций Тарквиний проложит широкую дорогу себе, проложит и друзьям... Вулкаций знает с кем выгодно быть в приятельстве...

– Да я тоже Арунса не люблю.

– Не любишь Арунса, не угождаешь и Люцию... ты с кем подружился? – с Арпином, с холопом!.. впрочем, этого я тебе не запрещаю, – фламин злорадно покосился на пирующего Скавра, – с сыном великого Понтифекса ты можешь сближаться до какой хочешь степени, но из царевичей угождай Люцию.