Презумпция невиновности - [18]

– Ты меня прости, Агатка, – покаянно повесил голову Борис, как только мы остались одни. – Я даже представить себе не мог, что у Вики есть пузырь с эфиром.

– Да ладно, забудь, – отмахнулась я. – Меня занимает другое. Вика сказала, что взяла пузырек в музее. Зачем Мешкову понадобился эфир?

– Понятия не имею, – безразлично откликнулся Борис. И озабоченно добавил: – Интересно, что скажет твоя бабушка?

– Ничего хорошего не скажу, – раздался голос Иды Глебовны. Бабушка перешагнула порог комнаты, плотнее прикрыла за собой дверь и, внимательно глядя на Бориса, спросила: – Борь, припомни, у девочки были травмы?

– Психологические? – уточнил Джуниор.

– В том числе, – согласилась Ида Глебовна.

– Ну-у, вообще-то три года назад их семью грабили.

– И-и?

Устинович-младший сокрушенно покачал головой и, понизив голос, продолжил:

– Что-то у грабителя пошло не так, Вику и ее сестру Наташу он взял в заложники, и девочки сутки просидели с бандитом в ванной. Вика говорит, они с ним даже подружились. Сами понимаете – стокгольмский синдром. А потом ворвались спецназовцы и вынесли парню мозги.

– Прямо при девочке? – тихо спросила бабушка.

– Ну, а как еще? – хмыкнул Борька. – Перед тем как умереть, грабитель успел пару раз выстрелить. Наташа умерла на месте, а Вика полгода провалялась в больнице с травмой головы. С ней занимались психологи, пытались устранить последствия шока, но, похоже, все псу под хвост.

– Значит, все-таки были травмы, – вздохнула бабушка. – И физическая и психическая. Сейчас мы закончим с тестами, а потом надо будет обследоваться – сделать томографию и ЭЭГ. Есть кому девочкой заниматься?

– Ида Глебовна, тут такое дело, – почесал затылок Борис. – Грабитель оказался любовником матери девочек, и матушку Вики привлекли за соучастие. Дали пять лет колонии общего режима. Так что теперь Викин отец растит дочку один, часто мотается по командировкам, и ему особенно некогда разъезжать с Викой по врачам.

– Некогда, а надо, – поджала губы бабушка. – Скажи спасибо, что я свободна. Я посмотрю, что можно будет сделать. Думаю попробовать терапию сказкой, можно включить в программу реабилитации игровые приемы. Ну и, конечно же, проведем полное обследование головы. У меня есть хорошие знакомые в Филатовской больнице, думаю, с этим не будет проблем.

– Ида Глебовна, я ваш должник! – горячо заговорил Борис, с благодарностью глядя на бабушку. – Думаете, я не вижу, что с Вичкой что-то не так? Я и сам хотел ей помочь, только мне некогда.

– Понятно, все очень занятые люди, – откликнулась бабушка. – Ладно, пойду, время теста заканчивается. Посмотрим, что там Вика нарисовала.

Ида Глебовна вышла из комнаты, а я вытряхнула из сумки блокнот и открыла на той странице, где записывала беседу с клиентом. Борис пробежал глазами записи.

– А ты, я вижу, уже успела пообщаться не только с подзащитным, но и с его коллегой Александром Ткачиком?

– Коллега, я тебе скажу, еще тот. Заявился в середине разговора, затеял поминки и не дал мне толком опросить Муратова. Ему уже где-то дали по башке, а этот Сашок все никак не успокоится.

– А я его знаю, – оживился Борис. – Он такой сутулый, в синем комбинезоне и с забинтованным черепом. Мешков как раз рассказывал о гуттаперчевом мальчике, когда Сашок возник за нашим столиком с категоричным требованием налить ему выпить за помин Дининой души, причем обязательно водки. А то, говорит, Варвару толком не помянули, и чуть больше чем через год померла уже Дина. Что из этого следует? Правильно. Если хорошенько не помянуть покойника, через год умрет кто-то еще.

– Я про Варвару Белоконь слышу не в первый раз за эти сутки, – поведала я. – Завтра встречусь с Ильей Лисицыным, расспрошу его о смерти дрессировщицы, тогда хоть что-то прояснится. Сдается мне, что эти два случая каким-то образом связаны между собой.

– Я тоже мог бы подключиться, – вдохновился Борис.

– Борь, тебе не жалко уступать сенаторшу нашей Маше? Может, возьмешься защищать Казенкину?

– Уступать в смысле денег? – уточнил приятель. И тут же отрицательно мотнул кудрявой головой. – Ты знаешь, не жалко. В такое дерьмо даже лезть не хочется. Моя бы воля, я засадил бы Казенкину пожизненно. Даже не знаю, что бы могло случиться, чтобы я встал на ее защиту. Наверное, небо должно рухнуть на землю.

– Какой ты у нас принципиальный, – с уважением посмотрела я на Бориса, ибо подобной стойкостью не отличаюсь, а берусь за защиту самых разных людей. Другой вопрос, что мне бы хотелось всегда быть на стороне невиновного, но очень часто наши желания не совпадают с суровой действительностью адвокатской профессии.

– Да брось ты, какой там принципиальный, – начал было Устинович-младший, но звонок в дверь не дал ему договорить.

В коридоре раздались шаги – это бабушка отправилась открывать, ибо кухня, где они занимались с Викторией, находилась ближе к входной двери, чем гостиная, в которой заседали мы с Борисом. Бабушка вышла во двор, открыла калитку, и я увидела, как мимо окна рысью пронесся Митя, а за ним торопливо прошла Ида Глебовна. Щелкнул замок, в прихожей раздались голоса, и по интонации любимого я догадалась, что сейчас мне придется туго.