Президенты RU - [153]

У нас остался последний шанс – максимум лет пять, чтобы спасти запасы языка. Все русскоязычные (в России и за границей) – богатство, которое исчезнет навсегда. Нефть еще найдем, а этого – не будет.

Если Россия – заправка, тогда все равно, кто вставляет шланг, берет деньги, протирает стекло, протягивает руку за чаевыми.

А там, в Америках, наши дети уже не мы, они что-то промежуточное, а уж их дети (наши внуки) даже не говорят и не хотят говорить по-русски, а значит, совершенно не мы.

А те, которые здесь, здешнее население – почти уже не мы.

Когда взяли Зимний, русские братцы-матросики загадили ванны и китайские вазы (хотя канализация работала), изорвали и сожгли книги. Они действовали как крупные обезьяны. Очень смышленые. Оставили себе врачей, ибо болели. Инженеров – чтоб машины ездили. Священник? – лишний (Бога ведь нету, души нету), священников убили.

Это к власти пришли «условно русские». О них в романе Достоевского «Преступление и наказание» следователь Порфирий Петрович предупреждал Раскольникова, объясняя, что бежать тому некуда:

«Куда ему (убийце) бежать?.. В глубину отечества убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современно-то развитый человек скорее острог предпочтет, чем с такими иностранцами, как мужики наши, жить!»

Да, наш мужичок – тот еще иностранец.

В Благовещенске били и насиловали целый город – русские? По крови – не знаю. По душе… чужая душа – потемки. А целый город, который дался, чтобы его насиловали, и терпел, и не начал стрелять, – русский?

А столичные? В Москве шестеро студентов журфака (из шести мною опрошенных) не читали «Бориса Годунова». А если они не читали и «Преступление и наказание» – значит, все мои рассуждения мимо. Люди перестают говорить на этом русском языке. Слова остаются, а смыслы исчезают.

В Петербурге – в культурной столице Империи – подростки, для забавы убившие шестилетнюю таджичку (двадцать шесть ножевых ранений), – русские? Они что, верили, что спасают Россию? Их на порог не пустили бы Толстой, Достоевский, Чехов – те, кто олицетворяют, то есть являются лицом России.

…Есть лицо, а есть грязь из-под ногтей.

Такие горячие патриоты могли бы брать пример с израильских евреев. Те селятся на окраинах только ради идеи, хотя это невыгодно и опасно. А наши гуляют по столицам, поглядывая, кого избить, какое кладбище осквернить. И не слыхать, чтоб хоть один ради идеи переселился на Дальний Восток сопротивляться китайскому нашествию.

У них по-своему устроены мозги. Даже этот текст они могут использовать как теоретическое обоснование своего зверства. Увы, делаешь топор для плотника, чтобы дом строил, а он оказывается в руке Раскольникова – русского, искренне мечтающего улучшить жизнь любимой Родины: топором по голове.

…Стать русским может ребенок любой национальности, если ему отроду читают Пушкина («Каштанку», «Конька-Горбунка»)[200] и колыбельную поют по-русски.

Но и русский по крови малыш не станет русским, если отроду перед ним голубой экран с Симпсонами и Маппет-шоуами (если шоу склоняется).

Увы, это мало кого волнует. Жизнь в вашу эпоху, Владимир Владимирович, так устроена, что Пушкин не приносит дохода… престижа.

Дети нашей многонациональной страны стремительно осваивают компьютер, мобильник, курс валют, крутящий момент, октановое число – это прибыль, престиж, успех, цепь на шее, перстни, пирсинг.

У нас теперь язык легкий и понятный: дай, беги, хочу. Это как мур-мур и мяу-мяу – все от пупка и ниже. А выше? Если у человека нет в голове «Бориса Годунова» и «Гамлета» – он как компьютер без Word’а: арифмометр, калькулятор, порножурнал.

Исчезает язык общения. Остается язык потребления. А если так – то удобнее английский: легче покупать, легче понять инструкцию.

Уход русской культуры в небытие стремителен. Она исчезает гораздо быстрее, чем сокращается население. Какой там Пушкин! – мальчики и девочки (русские по паспорту) не знают, куда впадает Волга. Ваше правительство уничтожает образование[201]. Воспротивиться этому могло бы общественное мнение. Но его нет или оно бессильно.

Ждать, пока созреет общественное мнение, некогда. (При таком развитии событий оно не созреет никогда.) А от толпы нечего ждать добра. Да и черт с ней, с толпой, ее не убедишь. Власть (вы, Владимир Владимирович) должна немедленно все ресурсы и ум нации бросить на спасение. Как все силы бросают врачи, чтобы остановить фонтан крови; а маникюр, перхоть – это когда-нибудь потом.

Не уверен, что вы меня понимаете.

Это трагическая ситуация – поезд летит к пропасти. И это трагическое непонимание – машинист спит.

«Популяция», «поголовье» – все это говорит о том, что мы почему-то согласны, чтобы нас считали на штуки. Популяция – так можно и о мышах.

А если по ду́шам? Извините, что снова повторю: если считать по Достоевскому и Пушкину – то сколько нас? Десять миллионов? Или пять? Или всего-то сотня тысяч?

Иностранец называется по государству. Во Франции – француз, в Испании – испанец. А наш человек называется не по стране, а по языку – русский.

И вот знание этого языка (остатки языка) сведено к умению читать этикетку, решать кроссворд.