Президент Московии - [20]

Тоскливо было без видимых причин. Только в самолете, оторванный от земли на тысячи метров, он как бы просыпался, чувствуя свободу, легкость, невесомость, способность не только указывать, приказывать, хмурить брови или сжимать челюсти, но и сомневаться, размышлять. И тревожиться. В последнее время, после того необычного пробуждения в середине июня, что-то давило, один раз он даже увидел странный сон – это было не в ночное время, а около полудня, когда он задремал на рабочем месте. Вот переполоху-то было. Но на земле все эти нелепые казусы скользили как бы по касательной, не задевая его сознания, словно это происходило не с ним.

Именно с того злосчастного июньского утра на Ближней даче стал терять он почву. Раньше не знал он сомнений ни в своих словах, ни в действиях, ни в безоговорочной преданности своих сограждан, не говоря о соратниках. Что бы он ни сказал, было чеканно, незыблемо, неоспоримо. Порой он даже мог позволить себе покуражиться, специально ляпнуть несусветную чушь и с ехидной улыбочкой наблюдать, как всё окружение с открытыми от восторга ртами и выпученными глазами хавают эту лабуду. Правда, постепенно Президент перестал отличать серьез от куража. Последнее же время он начал задумываться над тем, что говорил или делал, и по удивленным глазам своего духовника и ближайших сановников видел, что они понимают это новое для него и для них состояние, и это понимание лишало его привычной безоговорочной уверенности, что, в свою очередь, влекло смятение в умах его козырных королей, и далее – дам, валетов, десяток и шестерок… В идеально выстроенной им государственной и общественной системе всех этих смятений и сомнений быть не могло и не должно.

Президент вглядывался в свое отражение. За окном была ночь; головной ракетоносец сопровождения, а за ним тройка истребителей, связанные невидимой нитью, следовали строго по курсу Первого борта, легкомысленно помигивая воспаленными глазками. В гостином салоне был разлит приглушенный мягкий лиловеющий свет, но он включил направленный луч, развернув луковицу глазка в сторону своего лица. – Совсем постарел. Уже две операции по омоложению сделали, прыщики пошли, а толку, если присмотреться, с гулькин хрен. При входе в самолет он стер грим, промыл лицо ледяной водой, от резкого контраста температур щеки зарумянились, и, взглянув на себя в напольное зеркало адъютантской, он понравился сам себе. Теперь же лицо мертвенно желтело восковым налетом. Вновь появившиеся глубокие лицевые морщины изолировали рот, превратив его в маску какого-то беззубого хищника (с этим ботоксом одна морока!). Глаза затаились в норках глазных впадин. Слипшиеся редкие волосинки испуганно сбились в сторону оттопыренного левого уха. Хрящеватый утиный нос вытянулся и заострился. Щеки ввалились. Крупные поры поблескивали потным налетом. Ну и рожа! Так о себе Президент не думал, пожалуй, с семнадцатилетнего возраста, с той далекой и неплохой поры, когда он жадно всматривался в свое отражение, ужасаясь малейшим негативным изменениям, неизбежно происходившим с его юношеским и, в общем-то, симпатичным веснушчатым личиком, и восторженно отмечая новый этап его возмужания, очищения и окончательного оформления. Всё тогда было в радость: и пробивающиеся усики, и густая шевелюра, и плечики, крепко сбитые и постепенно распрямляющиеся, и «бездонная» голубизна глаз (так он сам определил прелесть своих очей; определил и… смутился). Вот только с ростом были проблемы: его старшие братья были под метр девяносто, а он – метр с кепкой, как любил повторять Шолохов из второго подъезда. Ну, так его старшие братья отпиздили по самое не могу. Президент рассмеялся. Рассмеялся и оглянулся, но в салоне никого не было – не могло быть, а глаз внутреннего слежения был отключен по его личному распоряжению перед самым вылетом в Свазиленд. Да, хорошее было время. Голодноватое, холодноватое, но молодое. Казалось, что впереди бесконечная и прекрасная жизнь. Впрочем, так и получилось. Не сглазить бы… Он вдруг подумал, а ведь так же начинал свою жизнь и его главный личный враг, тоже всматривался в свое лицо, страдал от прыщиков, радовался взбухающей мускулатуре, с гордостью примерял новые самопальные джинсы. Только вот ростом вышел отменно… Ну, так и гниёт теперь на урановых, не хер высовываться. И сгниёт. Президент вмиг разозлился, нахохлился, гнусные мыслишки заполонили черепную. Вот он – маленький, закомплексованный, из дворницкой, а ворочает мировой политикой. Ворочает ли… Ну, ладно, Свазиленд – исключение из правила. Хотя, что такое Свазиленд, да он прихлопнет этот Свазиленд одной ракетой. Они должны жопу ему лизать за то, что он внимание на них обратил, посетил, на голых баб их посмотрел, одна другой страшнее. Нет, крайняя справа в первом ряду соискательниц была ничего, не очень сисястая, в меру черная, стройненькая, в очках, личиком похожая на одну аспирантку. Нравилась ему лет так сорок пять тому назад, когда он кадрами начал в институте заведовать…

Жизнь получилась. И ничего ему не грозит. Здоровье не подводит. Стул в норме, давление в порядке – спасибо зарядке, хе-хе. А то, что хрен с бороденкой плел, так это от тупости его, зависти и педерастии.